Компромат на кардинала
Шрифт:
Этот запах означал, что картина – позор их святой церкви вообще и служителей ее в частности – наконец-то уничтожена.
Он приподнялся на локте и всмотрелся в зеленовато-золотистые драпировки, среди которых еще недавно висела позорная картина. Там пусто. А вон валяется изломанная рама. А рядом – какое-то безобразное, пузырящееся месиво. Белесовато-серые потеки на месте гнусных фигур и лиц. Он настаивал, настаивал, чтобы первым сожгли лицо того мальчишки, ставшего постыдной причиной всех этих многовековых несчастий, пробудившего к жизни страшную, изощренную месть русского
Впрочем, ему просто хотелось лишний раз убедиться: с картиной покончено. Он уже представил, как сообщит об этом отцу Филиппо… скоро. Может быть, через несколько часов.
Надо встать – набраться-таки сил и встать. А вдруг эти его тупые сообщники снова пустят в ход кулаки? Он не мог себе позволить валяться без сознания сейчас, когда был так близок миг наслаждения свершенной местью! Надо предъявить им какие-то верительные грамоты, надо… какие? Документы? Свой итальянский паспорт, что ли? Бред. Даже Ваха не знает его настоящего имени. Проще всего пересказать Вахе содержание их последнего разговора, однако как бы ему не заткнули рот прежде, чем он заговорит. О! Как же он мог забыть? У него есть нечто, что сразу заставит Ваху обратить на него внимание! Их опознавательный знак!
Джироламо сунул руку во внутренний карман пиджака, нашарил гладкий картонный прямоугольник и начал подниматься на колени. Голова кружилась, его тащило в сторону, он неловко поворачивался на дрожащих ногах, раскинув руки и ловя ускользающее равновесие. А чудилось, будто сам зал медленно кружится вокруг него, то неловко изгибаясь, то принимая нормальные очертания. Колонны, колонны… сцена. Какие-то дети, сбившиеся на полу, словно растрепанные птахи. Ах да, это те самые дети, за которых он попытался вступиться. А среди них…
Это было наваждение, это не могло быть правдой. Проклятый Серджио сошел с картины, чудом избегнув убийственного действия кислоты. Едкая жидкость почему-то пощадила его. Вот он сидит – широко распахнув глаза, взгляд которых кажется Джироламо еще более непереносимым и губительным, чем попавшая на лицо кислота!
Да, он знал, что этим людям доверять нельзя. Нужно контролировать каждый их шаг. Ничего, он еще заставит их сказать, почему, по какой причине они пощадили самого страшного врага! А сначала следует уничтожить его!
Джироламо увидел у колонны бутыль с кислотой, опустошенную только наполовину. Подбежать к мальчишке, плеснуть с размаху – и Серджио Порте наконец-то исчезнет с лица земли навсегда, во веки веков, аминь! Сейчас… сейчас Джироламо сделает это. Ничто и никто не сможет ему помешать. А потом он бросит рядом карту для игры в тарокк – как всегда!
– Дяденька встает, – прошептала Катя.
Она сидела рядом с Сережей и иногда вдруг крепко-крепко прижималась к его боку. Наверное, это ее успокаивало. Сергея тоже.
Да, Катя права. Человек в черном, теперь уже серо-пятнистом от пыли пальто медленно поднимался на колени. Его взгляд
Он вздрогнул, будто от ожога. Незнакомец вдруг остановился и вонзил взгляд в лицо Сергея. Да, впервые Сергей понял, что в действительности означает это вычурное выражение!
Что ж там такого в его лице, отродясь оно не производило на людей такого кошмарного впечатления, скорее наоборот. Как расширились глаза незнакомца! Чего он так испугался? Почему так сдвинулись его брови, жестоко сжались губы? Зачем он вдруг схватил бутыль с остатками кислоты и ринулся вперед? Куда бежит, ничего перед собой не видя? Да он что, с ума сошел? На его пути Ваха!
Ваха едва успел увернуться, не то человек в черном пальто со всего разбегу ударил бы его бутылкой. Казалось, что он никого не видел перед собой, бежал как слепой. Но Ваха успел вскинуть пистолет и выстрелить.
Вспышка. Осколки! Брызги кислоты встретились с брызгами крови. Человек опрокинулся навзничь, так и не разжав рук, которыми он сжимал горлышко разбившейся бутылки. Ему повезло – он был убит одним выстрелом почти в упор и уже не чувствовал, как кислота пожирала его лицо и тело.
Как закричали дети! И в этот миг всеобщего ужаса и смятения Сергей схватил Катю за плечи, рванулся вместе с ней в сторону и с силой втолкнул ее в узкую дверку под сценой, успев шепнуть:
– Вниз! Скорее вниз!
И плюхнулся на пол – ноги вдруг подкосились. Он прикрывал спиной дверцу и обеими руками подгребал к себе орущую малышню. Странно – стоило им за него уцепиться, как они переставали плакать. Сергей прижимал их к себе как мог крепче, стараясь, чтобы дети не видели лежащего человека, вокруг которого толклись серый – Аслан его звали, кажется? – и Ваха. Левон шнырял глазами туда-сюда: и пленников стеречь надо, и послушать хочется, о чем талдычат свои.
Те двое наклонились над телом, спорили, кажется, даже ругались довольно свирепо. Вдруг Ваха отошел в сторону, поднял с пола какой-то кусочек картона, похожий на игральную карту, только немного побольше размером. Сергей видел, как переглянулись смуглый и меняла, лица у них ощутимо вытянулись.
«Что это значит? – напряженно думал он. – Что это может означать для нас? Катя… где сейчас Катя? Нашла ли она выход на лестничку или все еще ползает под сценой? Нет, вроде бы тихо».
– Эй ты, где еще одна девчонка? – еще не сердито, а только удивленно воскликнул вдруг Левон.