Компромат на кардинала

Арсеньева Елена

И зачастила каблуками по лестнице.

– Я его просто не-на-ви-жу… – задумчиво повторил Федор, глядя ей вслед. – Это теперь так называется, да?

Тоня наконец-то перевела дух:

– Значит, он жив. Пойдем.

Рванулась было к зеркальной двери, но Федор ее перехватил, отвел в сторонку, под прикрытие какой-то двери:

– Подожди-ка. Там ведь занятия идут, верно?

Из зеркального зала доносилось привычное:

– Ча-ча р-раз! Встать на бедро, встать на бедро!

– Ну так не будем никому мешать. Сейчас же все в порядке? Потом поговорим,

когда он освободится. И потом… – Федор смущенно нахмурился. – Я как-то еще не готов морально к этой встрече. Слишком хорошо помню дневник. Серджио и Антонелла… они всегда были вместе. А Федор – всегда в стороне. Вот он я – Федор. Ты – Антонелла. И, знаешь, договоримся, что теперь в стороне будет этот ваш… дядя Сережа.

– Какой еще дядя Сережа? – спросила Тоня, осторожно к нему придвигаясь. – Кто он вообще такой?

– А бог его знает…

То есть нашелся все-таки в коридоре уголок, достаточно укромный и вполне подходящий для поцелуя. Народу вокруг в это время было много, почему-то в большой зал шли и шли люди, словно вдруг проснулись все и непременно захотели посмотреть на скандальное полотно. Была среди них троица обремененных тяжелыми сумками кавказских товарищей, которые могли кого угодно растрогать своей любовью к изобразительному искусству.

Никто не обращал внимания на Тоню с Федором. И они тоже не обратили никакого внимания на высокого смуглого человека в черном пальто и темных очках. Небрежной походкой туриста, которому совершенно некуда спешить, он вошел в большой зал, где была выставлена картина Федора Ромадина.

Глава 45

ДВОЙНОЙ ШАГ НА МЕСТЕ

Россия, Нижний Новгород, ноябрь 2000 года

Майя поджала губы, увидев Сергея. Конечно, она злилась безмерно. Но выдержка у нее была страшнейшая: иначе тебе на паркете делать нечего, если не обладаешь выдержкой и не умеешь собраться в нужный миг. Только Сергей заметил этот свирепый блеск глаз, но для детворы у нее и голосочек не дрогнул:

– Бонсинг не забываем. Коленки мягкие – прямые, мягкие – прямые. Контрация! Хвостики поднимаем! Третий глазик работает, работает! Немножко отдохнули.

Это кончилась музыка, и Майя отвернулась к магнитофону сменить диск.

– Майя Андреевна, – прислонясь для устойчивости к подоконнику, начал Сергей заранее приготовленную речь, – я должен извиниться…

– Должен – так извиняйся.

– Да я… виноват. Долго рассказывать. Можно после урока? Давайте я поведу, а? Пожалуйста!

Голос так дрогнул, что Сергею даже самому себя жалко стало. Ну не сможет Майя не смягчиться!

Не смогла:

– До чего ж ты противный мальчишка! Выгнать, давным-давно тебя надо выгнать из студии, вообще к работе не подпускать! Ладно, твое счастье, что мне срочно надо к директору. Веди занятие. Потом я тебе все скажу, что следует. Я побежала, закройся тут изнутри, чтобы родители не заглядывали, детей не отвлекали.

– Хоро… хорошо!

Майя улетела.

Ой,

слава богу, кажется, обошлось. Майя страшна только в первую минуту гнева, а потом – нет на свете более отходчивого человека! Все, можно сказать, кончено, хотя самые страшные признания – про баксы – еще впереди. Пронеслась гроза!

– Ча-ча раз-два-три! Встали на бедро! Встали на бедро!

Сергей даже заикаться начал от счастья. Но он тоже умел мгновенно собираться на паркете – Майина школа! – а потому взял себя в руки:

– Устали от латины? Отдохнем на стандарте. Вспоминаем медленный вальс, встали в пары. Алик, ну-ка беги скорей сюда, Катя тебя ждет. Катя, какая у тебя кофточка красивая! Это что такое на ней нарисовано, Эйфелева башня?

До чего же он их любил сейчас, этих малявок! Майя не сердится, вот счастье!

– Ага, Фелева башня. Только это не кофточка, это маечка. Мне мама ее из Фр-ранции пр-ривезла!

– С ума сойти! Значит, мама уже вернулась? Очень хорошо. Так, давайте вспомним концертную стоечку. Девочки, спинки распрямили, красиво откинули головы…

– А мне холодно. Я замерзла!

– Оля, что случилось?

– Из двери сильно дует, мне холодно здесь стоять.

– Ну ничего, сейчас мы начнем танцевать, и ты перейдешь на другое место.

– А кто-нибудь другой сюда встанет и замерзнет!

Да, Оля покою не даст, это всем известно. В самом деле, поддувает из соседнего зала, а дверь закрывается только с той стороны.

– Начали, девочки с левой ноги, мальчики с правой! – Какая красивая музыка, этот слоу-вальс из «Крестного отца». – И – раз-два-три, поворот, поворот, правая перемена, левая перемена, поворот, поворот…

Сергей подошел к двери, попытался сомкнуть створки. Но стоило отвернуться, как они снова разошлись. А чего мучиться? Надо попросить кого-нибудь в большом зале закрыть защелку с той стороны, всего-то и делов.

– Танцуем, ребята, танцуем! Слушаем музыку! Поворот, поворот, правая перемена, левая перемена…

Сергей раздвинул портьеры, которыми с противоположной стороны была завешена дверь, и увидел, что зал почти пуст. Три мужика, один в серой куртке, другой в коричневой, третий в чем-то кожаном вежливенько выпроваживали вон посетителей:

– Пожалуйста, пожалуйста, выходите, на сегодня осмотр закончен. Нам тут надо кое-что перевесить.

Вроде бы раньше Сергей их здесь не видел. Охрана картины, что ли? Из музея?

Еще какой-то мужик, в темных очках, черном кашемировом пальто и в черном длинном шарфе (очень элегантно, у Сергея тоже самый любимый цвет – черный), стоял посреди зала столбом, пялился на картину, окруженную зеленовато-золотистой материей. Вот она, та самая картина, которая всем наделала столько проблем, и в школе бального танца, и в студии, сколько занятий из-за нее пришлось переносить, ютились в каких-то неприспособленных каморках. Этот классно прикинутый дядька так на эту картину пялится, как будто ему за это деньги платят, а Сергею на нее и посмотреть-то противно. Висит – ну и пусть себе висит.