Комсомолец 2
Шрифт:
— Молодец, — шепнул Аверин. — Иди к кровати.
Снова скрип петель — закрывшаяся дверь подтолкнула меня в спину, заставила сделать шаг вперёд. Я удержал равновесие (успел немного оклематься после вынужденного пробуждения, пока шёл по коридору), хотя всё же нелепо взмахнул руками. Почувствовал запах женских духов (смутно знакомых) и едва уловимый душок нафталина. Увидел зашторенное окно (проникавший через приоткрытую форточку ветерок раскачивал края штор). Мазнул взглядом по разобранной постели на большой пружинной кровати (похожей на мою общажную). Взглянул на яркое пятно настольной
И только потом посмотрел на Надю. Боброва стояла рядом громоздкой тумбой, поверх которой блестело большое трёхстворчатое зеркало («трельяж» — всплыло в памяти название). Босая. В светлой ситцевой комбинации, едва не достававшей девушке до колен. Смотрела на своё отражение. И словно не замечала моего присутствия. Она наглаживала руками своё тело — прикасалась ладонями к груди, потом опускала руки на живот, ощупывала бёдра. Чуть поворачивала голову то в одну, то в другую сторону — будто рассматривала себя сперва правым, потом левым глазом. Настольная лампа отражалась в зеркале.
А ещё я там видел Надино лицо. Мне почудились в его чертах обида и недоумение. Будто девушка силилась что-то понять, но никак не могла этого сделать. Я невольно пробежался глазами по едва прикрытому невесомой тканью женскому телу. Снова отметил мускулистые руки и плечи девушки (почти не уступавшие мышечной массой мом теперешним). Задержался взглядом на ягодицах (всё же занятия спортом хорошо оттачивали форму женского тела). Отметил и складки на боках, совсем не портившие общее впечатление. Перебрался взглядом на Надино отражение — на плотно обтянутую комбинацией грудь.
Боброва (та, что в зеркале) взглянула на меня. Задумчиво — словно не на человека, а на предмет. Женщины так обычно смотрели не на посторонних мужчин в своей спальне, а на деревья или облака. Не завизжала, не потребовала, чтобы я срочно убрался из спальни. Я даже поначалу усомнился: понимала ли она, что именно (точнее: кого) видела. Свет настольной лампы жёлтыми точками отражался в её глазах. Которые смотрели на меня пристально, не мигая. Ладони Бобровой продолжали скользить по ситцевой ткани. А напомаженные губы девушки вдруг плаксиво задрожали, как у обиженного ребёнка.
— Скажи, Усик, разве я уродина? — спросила Надя.
Прикрыла руками грудь.
— Разве я страшилище какое? — спросила она.
Не поворачивала в мою сторону лицо — продолжала смотреть на моё отражение.
— Ведь всё же у меня на месте. Не хуже, чем у других.
Втянула живот — провела по нему ладонью.
— Что со мной не так, Усик? — спросила Надя. — Ты тоже считаешь меня некрасивой?
Увидел, как напряглись мышцы на её бёдрах (прикинул, с каким «весом» Боброва выполняла в тренажёрном зале «приседания»). Не заметил на ногах девушки ни малейшего намёка на варикоз. Не увидел и «эффект апельсиновой корки» (вот они — преимущества молодости). Снова уставился на женские ягодицы (взгляд туда скользнул словно невзначай). Затем поднялся глазами по спине к плечам. Взгляд переместился на женскую грудь. Я почувствовал, как в моём юном теле забурлила кровь. Она радостно устремилась в направлении паха. Организм позабыл о сонливости. И наплевал на мои старческие принципы.
—
Язык едва шевелился: пересохло во рту.
— Так почему он меня не замечает?! — спросила Боброва.
Встретился с ней взглядом.
Подумал: «Да она в стельку пьяная!»
В подтверждение моей догадки девушка пошатнулась.
— Аверин? — спросил я.
Фамилия старосты напомнила мне о споре фаршированных яиц и торта.
Невольно сжал ягодицы: испугался, что проигравший в споре сбежит.
— Ну а кто же ещё? — сказала Надя.
— Потому что наш староста — дурак.
Надя нахмурилась.
— Не говори так!
И тут же мечтательно улыбнулась.
— Он хороший! — сказала Боброва. — И красивый — не то, что ты.
Томно вздохнула.
Но я уже проснулся и протрезвел — на меня её томность впечатления не произвела: я мысленно уже бежал через двор.
Сказал:
— Согласен. Я не красавец.
Бросил взгляд через плечо.
— Да и вообще… я ухожу.
Развернулся и покинул спальню. Оставил Надю Боброву вздыхать в одиночестве.
Туалет около дома Бобровых отличался от того, что я посещал в колхозе, только количеством посадочных мест. Да ещё тем, что газету «Труд» здесь заменили «Правдой». Я снял с гвоздя газетный обрезок — повертел его в руках. Вновь задумался над тем, куда исчезала поступавшая в Зареченск «вагонами» туалетная бумага. А заодно прикинул: не будет ли считаться подобное использование напечатанных в «Правде» портретов партийных вождей преступлением против советской власти. Рисковать не стал. Как порядочный гражданин, старался выбирать клочки бумаги без картинок — только с текстом. Да и то — не «использовал» кричащие заголовки: надеялся, что мелкий шрифт на моей коже разобрать будет сложнее.
Десятиминутка в неотапливаемой уборной прогнала сон. В дом я возвращался бодрым и замёрзшим. Шёл через двор торопливо. Дыханием отогревал руки. Ругал себя за то, что отправился в туалет без пальто — сказалась расслабленность студента, привыкшего к комфорту советского общежития. Шагнул через порог дома — направился не к дивану, а на поиски холодильника. Перед новым годом я в холодильник Бобровых не заглядывал. Но приметил направление, в котором девчонки уносили готовые салаты. Потому путь к еде отыскал быстро, не заплутал в тёмных проходных комнатах.
Холодильник «Минск-1» выглядел новым, но непривычно маленьким. Я уже не помнил, какой аппарат стоял на кухне моих родителей, когда я был ребёнком. Допускал, что тот тоже не отличался высотой и объёмом. Но ведь и я тогда не был двухметровым — холодильник запомнился мне не низким. В прошлой взрослой жизни я привык к высоким монстрам, помещавшим в себе ассортимент небольшого продуктового магазинчика. Подбирал их под свой рост и аппетиты. В этой — видел шедевр советских инженеров впервые. Это если не считать тех монстров, что рычали в продовольственных магазинах.