Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)
Шрифт:
не хотят, кретины, и не надо!
и, когда устал палить и дурить, вернулся к дереву, и сказал
сними это все и слезай, сейчас тут нечего делать, посмотрим, может, под вечер повезет
и Асариас все снял и слез, и, когда они ехали по солнечному склону, высоко над ними показалась стая, и Асариас взглянул наверх, прикрыв глаза ладонью, и улыбнулся, и забормотал, и наконец тронул хозяина за рукав, и сказал
постойте-ка, сеньорито
и сеньорито заворчал
это почему?
но Асариас пускал слюну и показывал вверх, и там, громко крича,
сколько птичек! видите, а?
и, не дожидаясь ответа, поднял к небесам преображенное радостью лицо, и сложил руки, и крикнул
ку-ру-ку-ру-кур!
и вдруг, к удивлению сеньорито, от стаи отделилась птица и ринулась вниз, по прямой, и летела так странно, что завороженный охотник вскинул ружье, снизу вверх, по вертикали, и когда Асариас это увидел, улыбка его искривилась, лицо погасло, глаза наполнил ужас, и он закричал страшным криком
не надо, это птичка!
но сеньорито ощущал правой щекой приятный холодок приклада, и неудачи этого утра точили его, и стрелять вверх не так уж просто, и он хотел взять реванш, и, хотя он слышал умоляющий голос
богом-христом, не надо!
сдержаться он не мог, и мушка сперва закрыла цель, но он прицелился лучше и нажал курок, и, когда еще гремел выстрел, птица поджала лапки, и свернулась в клубок, и рухнула вниз, оставляя след синевато-черных перьев, и переворачивалась на лету, и еще не упала, как Асариас уже бежал к ней, огибая кусты, и клетка со слепыми голубями болталась у него на боку, и он истошно кричал
это птичка, сеньорито! вы убили мою птичку!
и сеньорито бежал за ним вприпрыжку, и ружье еще дымилось, и он смеялся, и бормотал
нет, какой кретин! больной, бедняга…
и крикнул
не горюй, подарю другую!
но Асариас присел у куста и держал в широких руках умирающую птицу, и густая горячая кровь текла у него между пальцев, и пальцы ощущали, как слабо бьется сердце в простреленном теле, и, склонившись над ним, Асариас тихо плакал, приговаривая
хорошая птичка, хорошая птичка
а сеньорито стоял рядом и говорил
ты уж меня прости, Асариас, не сдержался, честное слово, ни одного голубя за все утро, ты пойми, как тут не выстрелить но Асариас его не слушал, и тесней прикрывал руками умирающую птицу, словно хотел, чтобы она не остыла, и поднял пустые глаза, и произнес
она умерла! птичка моя умерла, сеньорито!
и через несколько минут с птицей в руках вышел из машины, и Пако встречал их, опираясь на палки, и сеньорито сказал
может, ты его утешишь, Пако, а то я ворону эту убил, он расстроился
и засмеялся, и тут же попробовал объяснить
ты меня знаешь, Пако, ты понимаешь, что для меня такое проторчать впустую все утро, нет, представляешь себе? пять часов собаке под хвост, и вдруг летит эта чертова птица сверху вниз, вот так, ну удержишься ли? объясни ему, кретину, ладно, найдем другую, этого добра в усадьбе хватает
а Пако глядел то на шурина, то на сеньорито, а сеньорито стоял, засунув большие пальцы в прорези куртки, крест-накрест,
ну что ты, честное слово, этого добра тут хватает, в четыре я за тобой вернусь, посмотрим, не повезет ли
но Асариас тихо плакал и повторял
птичка, птичка
и она коченела в его ладонях, и, когда он понял, что это уже не птица, а предмет, он встал с колоды и подошел к загончику для Малышки, и та жалобно взвыла, и он сказал сестре, отирая нос рукавом
слышишь, Регула? она плачет, потому что сеньорито убил мою птичку
но под вечер, когда сеньорито за ним приехал, он был поспокойней, и не сморкался, и взял клетку с голубями, и топор, и балансир, и веревку вдвое толще, чем та, утром, и положил это все на заднее сиденье, как ничего и не было, и сеньорито смеялся
зачем такой канат? для балансира?
и Асариас ответил
чтобы лезть на дерево
и сеньорито сказал
ладно, попытаем счастья
и поехал по колее, побыстрей, и резво свистел, и говорил
Сеферино божится, что позавчера у самого Польо, летали огромные стаи
но Асариас словно не слышал, и глядел далеко вперед, и сложил широкие руки там, где у штанов не хватало одной пуговицы, и сеньорито опять засвистел веселенький мотивчик, а когда они вышли и он увидел стаю, совсем ошалел, и сказал
эй, Асариас, ты что, не видишь? да их тысячи три, трам-та-ра-рам! все небо черное
и кинулся вынимать двустволки и патронташ, и привязал к ремню кожаную сумку, и набивал в карманы что надо, и говорил
шевелись ты, так тебя так!
но Асариас неспешно сложил у машины вещи, и поставил у дуба клетку с голубями, и полез на дерево, а веревка и топор висели у него на ремне, и он наклонился с нижней ветки и сказал
вы мне клеточку не дадите, сеньорито?
и тот поднял руку с клеткой, и голову он тоже поднял, и Асариас набросил ему на шею веревку с узлом, вроде галстука, и потянул за другой конец, и сеньорито, чтобы не выпустить клетку и не всполошить голубей, попытался снять петлю левой рукой, он еще не понял
что ты делаешь, Асариас?
спросил он
видишь, над дубами какая стая?
но Асариас перекинул веревку через сук и потянул изо всей силы, что-то мыча, и сеньорито потерял опору, и поднялся в воздух, и выпустил клетку, и закричал
господи… да ты в себе?.. да ты…
и захрипел, и слов уже не было слышно, зато был слышен какой-то храп, и, почти сразу, у сеньорито вывалился язык, длинный, толстый и синий, но Асариас на это не глядел, он затянул веревку, и привязал другой конец к ветке, на которой сидел сам, и потер руки, и глупо, слабо улыбнулся, а сеньорито странно дергал ногами, словно сквозь них пропускали ток или они хотели заплясать, и тело покачалось в пустоте и повисло, а голова склонилась на грудь, а руки болтались, а глаза вылезали из орбит, и Асариас что-то жевал, и блаженно глядел в небо, и бессмысленно повторял