Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)
Шрифт:
две штуки, разом!
ликовал Пако в листве, а сеньорито говорил
заткнись
и пиф, и паф!
еще две!
голосил Пако, не в силах сдержаться, а сеньорито говорил
да заткнись, чтоб тебя
и пиф, и паф!
ах ты, одна улетела!
сокрушался Пако, а сеньорито говорил
да замолчишь ты, кретин собачий?
и, пока там что, у Пако затекали ноги, все же он сидел верхом на суку, и, спустившись, он растирал их, разминал, совсем не чувствовал, вернее сказать, по ним бежали пузырьки, как от газировки, и ходить он не мог, но сеньорито Иван с этим не
устал, Пако?
и ехидно ухмылялся, и говорил
старость не радость, тебе ли не знать
и Пако обижался, и хотел себя показать, и лез на деревья еще шустрее, чем вчера, хотя мог разбиться, и укреплял на вершине подсадную птицу, а если голуби не шли, не доверяли, слезал, и находил другое место, и переходил от дуба к дубу, и выдыхался вконец, но перед сеньорито надо было держаться, как бы чего не заметил, и Пако снова лез половчее, и, когда долезал почти до макушки, сеньорито ему кричал
не здесь, так тебя так, дуб маловат, не видишь? поищи повыше, не ленись
и Пако спускался, и находил повыше, и лез наверх, на вершину, с подсадной птицей в руке, но однажды он сказал
влипли мы, сеньорито, я позабыл колпачки
а сеньорито Иван в этот день разборзился, очень уж много голубей пролетало над рощей, и он велел
что ж, выколи ему глаза, не будем терять времени
а Пако спросил
выколоть, сеньорито, или я завяжу платочком?
а сеньорито сказал
ты что, меня не слышал?
и, не дождавшись других слов, Пако уселся получше на суку, и открыл ножик, и — раз-два! — выколол голубю глаза, и ослепшая птица неловко забилась и двигалась как-то криво, но дело делала, голубей приманила больше, чем обычно, и сеньорито Иван едва успевал стрелять, а потом сказал
Пако, теперь всегда выкалывай, слышишь? через эти хваленые колпачки они что-то видят, толку мало
и так день ото дня, а потом, однажды, в конце недели, еще на полпути, Пако слезал с огромного дуба, и оступился, нога затекла, и упал как тюк метра за два от сеньорито, а сеньорито перепугался, и отскочил, и крикнул
ну и кретин, чуть меня не раздавил!
но Пако лежал и корчился, и сеньорито подошел и спросил
ты что, расшибся?
но Пако ответить не мог, он ударился грудью, и дух у него перехватило, он только показывал на правую ногу, и сеньорито сказал
а, ну это ничего!
и попытался ему помочь, поставить на ноги, но Пако, только смог говорить, сказал, опираясь о дерево
нога не держит, сеньорито, будто ее и нет
а сеньорито сказал
как так не держит? ты у меня смотри — не канючь, застудишь — хуже будет
и Пако попытался сделать шаг и сказал
не идет, сам слышал, кость хряснула
и сеньорито сказал
тьфу,
и Пако, лежа на земле, понял, что он наделал, и виновато сказал
может, мой Кирсе, он у меня шустрый,
сеньорито, говорит мало, а вам поможет и скривился, очень болела нога, а сеньорито в сомнении покачал головой, но все же пошел к опушке, и приложил ко рту руки, и кричал, все громче, все чаще, все нетерпеливей, чтобы пришли из усадьбы, но никто не отзывался, и он стал браниться, а потом вернулся к Пако и сказал ему
это точно, что ты ничего не можешь?
и Пако сказал, держась за ствол дуба
худо дело, сеньорито Иван
и тут, невесть откуда, взялся старший сынок Факундо, встал в воротах, и сеньорито вынул белый платок и взмахнул им, и сынок Факундо замахал в ответ руками, как мельница, и минут через пятнадцать, пыхтя, подбежал к ним, когда сеньорито зовет, надо спешить, все знают, тем паче если он с ружьем, и сеньорито Иван положил ему руки на плечи, и сжал их, чтобы он понял, какое важное дело, и сказал
пускай сюда придут двое, кто угодно, надо помочь Пако, он расшибся, а Кирсе останется со мной, ты понял?
пока он говорил, сынок Факундо, темнолицый и быстроглазый, кивал на каждое слово, и сеньорито махнул головой, вон Пако, и еще объяснил
этот кретин упал и ушибся, можно сказать — везет!
и скоро пришли двое из усадьбы и унесли Пако на носилках, а сеньорито Иван ушел в рощу с Кирсе, стараясь его расшевелить, но тот, мерзавец, ни в какую, мычит, молчит, угрюмый, словно бы немой, зато с веревкой и приманной птицей справился на диво, прямо дар какой-то, что ни скажи, туже, мягче, подтяни, отпусти, все мигом сделает и в точности как по нотам, голуби прямо так и шли, а сеньорито только поспевал, пиф-паф, все ему мало, но стрелял он сегодня плохо и кричал-бранился, а больше всего его брала досада, что нельзя ни на кого свалить, и еще он злился, что Кирсе видит его неудачи, и говорил
папаша твой меня расстроил, руки дрожат, в жизни так плохо не стрелял
а Кирсе отвечал из листвы
бывает, бывает
а сеньорито распалялся
бывает или не бывает, так тебя растак, а я говорю то, что есть, и ты это помни
и пиф, и паф, и пиф-паф-паф-паф! и орет
еще один кретин на мою шею!
а Кирсе наверху сидит, молчит, словно это не про него, а когда вернулись в усадьбу, сеньорито пошел к Пако и сказал
как живем? лучше тебе, Пако?
а Пако отвечал
ничего, сеньорито Иван
а нога лежала на табурете и очень распухла, как резиновая
плохо она сломалась, сеньорито
говорил Пако
вы не слышали, кость треснула?
а сеньорито гнул свое
знаешь, Пако, в жизни я столько не мазал, как сегодня, ну прямо как новичок, что твой сын подумает?
а Пако отвечал
ясное дело, разволновались!
но сеньорито продолжал
ладно-ладно, ты меня не оправдывай, столько охот на моем счету, разве это мыслимо, чтобы я промазал вон на таком расстоянии, как отсюда до цветов? а, Пако? видел ты, чтобы я промазал как отсюда и до цветов?