Кому в раю жить хорошо...
Шрифт:
Ну, врачу виднее… В заключении ему довелось лечить и Иоанна (Марка), и Савла (Павла), и Аристарха, и Димаса… И даже некого Йесю (Иуста), который сначала в деянии был Иосифом…
— Не иначе, еще один брат Йеси, — вставил Борзеевич. — Симон при деле, Иуда при деле, Иосий при деле. Значит и Иаков при деле. Столько желающих поделится имениями, кто устоит? Да-а, жили-были, называется…
— В Храмах лежали многие книги, которые имел право взять любой человек, и любой мог прийти и высказать все, что имеет — там собирались книжники, пророки, порицатели, маги, проповедники и учителя всех мастей, ровно, как и имеющие товар, которые подзаряжали одухотворенных и желающих одухотвориться. А священники
Деяния:
«Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца…»
Первая коммуна.
Но жизнь доказала, что там, где все общее, уже ничего нет. Рано или поздно имения заканчиваются. Ибо того, кто имениями распорядился — и след простыл. Как все апостолы, которые внезапно истаяли или закончили дни свои, как Йеся, не оставив воспоминаний. Церковь Спасителей изначально закрытая, это уже не Храм, а дом молитвы и Организация, направленная на извлечение выгоды для определенных лиц. Разве что негодование того же Иоанна обнаруживает, что кому-то повезло устроиться лучше, чем заключенному на острове Патмос.
Их ловили, наказывали, лечили…
Но вампиры. Они сомневаться не будут, что надо облачить человека в подобающие одежды.
Если бы, Манька, все это произошло на твоих глазах, история показалась бы тебе до неприличия нелецеприятной, но разве мало народа идут вслед лжепророков, которые тешат народ надеждами, обирая до нитки? Можно сказать, это была первая пирамида, которая подкрепила свою живучесть наложением эпитамии, открывая человека и обращаясь к нему от души. И не нашлось ни одного, который бы смог раскрыть обман. Когда к человеку обращаются с Зовом, он не слышит ни мать, ни отца, ни родственников, а только Благодетеля, который для него как Бог.
В конце концов, за использование знаний таким образом, Йесю просто казнили, как неизлечимого вампира, который многим успел отрезать голову. Согласно закону: «убей пророка, если он покушается на твою внутренность и на внутренность твоего ближнего и говорит от Моего имени то, что я не повелевал ему»… Разве Бог говорил с Йесей? О чем? Когда? Но мытари, которые не имели ни образования, ни средств, чтобы подняться другим способом, уже не мыслят себе другой жизни.
В общем, друг друга апостолы стоили…
А как ты объяснишь, что, записывая свидетельство, и Матфей, и Иоанн, которые якобы были непосредственно свидетелями, в отличии от врача Луки, лечившего их всех, все время говорят о себе в третьем лице:
«Проходя оттуда, Йеся увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени МАТФЕЙ, и говорит ему: следуй за Мною»… Или: «И не позволил никому следовать за Собою, кроме Петра, Иакова и ИОАННА, брата Иакова»…
Или взять Луку! Кто такой?
Был сотрудником Павла, лично никогда не знал Йесю (собственно, как и Павел). Как он может свидетельствовать? А кто такой Павел? Он же Савл. Он же боец, который вдруг услышал голос с неба: «Савл, Савл, трудно тебе идти против рожна?!» и проклял он всякое мудрое слово.
Загляни в любую психбольницу, и увидишь, сколько людей, узревших вампира в небе, пребывают в том же состоянии. Что же теперь, слушать всех? Вот ты, свидетель на суде, как скажешь: «я вышла и увидела, как два дегенерата пристают к девушке», или: «Манька вышла и увидела, как два дегенерата пристают к девушке»?
— «Я», конечно, — согласилась Манька.
— И получается, что нет ни одного свидетеля. Лжецы и обманщики. Хуже, объединившиеся родственники, которые расставляли сети людям, улавливая их и выманивая имущество.
Хорош народ, который повелся словами шизофреника, и чернит другого такого же на всяком месте. Это ж в психбольницу надо упрятать весь народ, который в вымазан дерьмом с головы до пят. И вот такой больной народ миллионами убивает людей, которые слушают Бога, поднимая знания нечеловеческие, внезапно понимая ужас, который сеет Сын Человеческий, когда становится человеку вместо Господа, обращаясь к нему из среды его самого.
Заметь, свидетельство написано в третьем лице, тогда как слова Йеси всегда от первого лица! Кто как не автор мог бы поднять себя на такую высоту? Как оказалось, автор легко повторил мои слова от своего имени, и получилось, что истина повернулась на сто восемьдесят градусов. Только его пощупать можно, а я объект несколько удаленный.
Исполняйте волю, а какую?
И тогда уже под вопросом само существование Йеси, который вдруг становится до неприличия приятным и лакомым персонажем, который закрывает одних, обрекая их на беспросветное существование, уделом которого становится служение вампиру, выдавливая Бога Живого из жизни людей, превращая его в мифический персонаж, которому на земле нет места. А герои, которые обнаруживают незавидное терпение и святотатство, умирают один за другим не своей смертью. И поднимает других, в общем-то, мифические персонажи, узаконивая их существование. И ни миллионы сгоревших заживо, ни миллионы похороненных заживо, ни нищета, ни голод, ни болезни не могут образумить народ, который решил стать мертвечиной.
Глубокое зомбирование у людей или потоп продолжается до сего дня?
Любить можно одного Бога, все другие или на посылках, или помощники, и как бы уже не Боги, но Боги. И поскольку вампиры, не стесняясь, рубили людям головы, люди, как им казалось, выбирают меньшее для себя зло. Спасители, в качестве посредников, оказались очень удобными: пришел, поплакал, получил индульгенцию…
Бедные люди! — скорбно вздохнул Дьявол, чокнувшись с Борзеевичем кружками, хитро переглянувшись, и осушил кружку с чаем до дна. — Войти в мою землю можно лишь праведнику, который не знает другого Бога, кроме меня. А Йеся разве не другой? Вот человек — он чужой для меня, он судимый мной, и как бы он не тешил себя надеждой, имя его я буду рассматривать во всякое время. Или тот же водяной — он честь меня, он Дьявол, который утром видит мудрое решение, а вечером того же дня испытывает внутренность, и судит человека, поднимая дела его, и бросает под ноги консервные банки, чтобы показать мне, кто поднимет ее, чтобы пожалеть меня и мои произведения. Дружба с водяным лишь поднимает человека, обращая мое внимание на то, что человек вхож в собрание Бога, тогда как сын человеческий и сонм святых
Плагиатеры, конечно, раскроили историю, с писанием сверили, поняли, не совсем образ мученичеством отображен — что-то прибавили, что-то убавили. Они уже две тысячи лет мучаются, подправляя свидетельство то в одном месте, то в другом… ох, Манька, если бы ты изначально прочитала благое слово…
И засим я искореняю человека с лица земли от лица моего: поднимаю вопрос — где глаза ваши были, когда лжепророк и сборище садо-мазо все время мозолили глаза?
В истории в любое время можно найти вампиров и их деяния. Вот, например: во времена мрачного периода вдруг ни с того ни с сего люди становились безумными целыми городами. Убрать безумие мог бы я за одну субботу, но кто станет искать меня, когда безумие нашло на человека?