Кон
Шрифт:
– И ты доставишь Дегтяреву эту радость?
Мать щелкнула выключателем. Мягкий свет торшера показался Тимуру ослепительным.
– Тебе не следовало идти туда тайком от меня.
– Извини.
– Теперь тебе придется пойти туда снова. И сообщить ему, что ты передумал.
Тимур молчал. Лицо матери было бледным, осунувшимся, решительным.
***
– Восемнадцатого у нас премьера на Коне, - сказал Тимур. Оля ахнула. Вита захлопала в ладоши. Кирилл и Борис переглянулись.
–
– деловито поинтересовался Дрозд.
– Только один. К сожалению, в тот же день. Зато сцена будет наша с девяти утра.
– Обычная практика Кона, - задумчиво сказал Дрозд.
– Все вечера у него забиты...
– Восемнадцатое - это же суббота!
– Вита обхватила плечи, будто замерзая.
– Народу набьется...
– На Коне всегда набивается, - сказал Кирилл.
– Особенно на премьере.
– Летим в заоблачные выси, - рассеянно пробормотал Дрозд.
– Не шлепнуться бы.
– Ваше дело - работать, - строго сказал Тимур.
– Я не буду, - Оля подняла голову.
Тимур увидел, что она на грани истерики.
– Я не буду. Я боюсь. Я не пойду на Кон. Я бездарная.
– Тогда вставай и уходи, - сказал Тимур, не повышая голоса.
Зависла пауза, жесткая, будто высохший столярный клей. Оля неуклюже выбиралась из ряда зрительских кресел - а ряды в старом клубе были неудобные, деревянные, приколоченные слишком близко друг к другу.
– Олька, - растерянно сказала Вита.
– Не делай глупостей... Мы же договаривались...
Оля подобрала свою сумку, лежавшую в проходе на ступеньках. Не поднимая головы, двинулась к выходу из зала. Тимур молчал.
– Топорова!
– рявкнул Кирилл.
– А ну сядь, где сидела!
– Пусть идет, - сказал Тимур.
– Прощай, Оля. Ты сильно ошиблась в выборе профессии.
Оля обернулась. По щекам ее расползались красные . пятна:
– Я боюсь! Ясно вам? Это провал, это...
– Мы же договаривались, Оля, - мягко сказал Дрозд.
– Ты же все заранее знала, нет?
Пышные вьющиеся пряди по обе стороны лица делали Олю похожей на кокер-спаниеля. А большие отчаянные глаза только усиливали это сходство.
– Иди-иди, - сквозь зубы пробормотал Тимур, давя в себе невольное сочувствие.
– Неудачница.
Волоча по ступенькам сумку, Оля кинулась вверх. Хлопнула, закрываясь, дверь.
– Так, - сказал Тимур.
– Я это предвидел, конечно...
Ничего он не предвидел, но терять лицо нельзя было. Вита поднялась:
– Погоди... Я ее догоню.
И побежала вслед за Олей; дверь хлопнула снова.
– Мужики, а может, черт с ним?
– хрипло спросил Борис.
– В самом деле...
– Ты туда же?
– резко обернулся Тимур.
– Скатертью дорога!
– Да нет, - Борис смутился.
– Не дергайся, Тим, - негромко сказал Дрозд.
– Это естественно. Мы не ждали, что ты вот так прямо и заявишься к Кону... А ты пошел и сделал. Первая реакция - бурная. Мне самому не по себе.
И сделалось тихо. Они, четверо мужчин, сидели в большом и холодном зале Народного клуба, где на спинках твердых, покрытых растрескавшимся лаком кресел были в изобилии выцарапаны ругательства и непристойные картинки. Они сидели перед сценой, плоской, как блин, годной на то лишь, чтобы высаживать по праздникам президиум.
Они были еще очень молоды. Кириллу и Борису было по двадцать два года, Тимуру - двадцать пять, и только Дрозду - двадцать девять. И еще много лет им предстояло мыкаться по таким вот жалким подмосткам, играть спектакли для полупустого зала - в ожидании, пока наконец судьба не преподнесет подарок в виде места в более-менее приличном театре...
– Там такие классные гримерки, - сказал Тимур неожиданно для себя.
– Да?
– заинтересовался Кирилл.
– Сцену тамошнюю все мы видели... А гримерки - тоже?
– Я бы там жил, - признался Тимур.
– Я бы там поселился, ей-богу.
– Страшно было к Кону идти?
– небрежно спросил Дрозд.
– Сначала да, - честно признался Тимур.
– Но потом... как-то сам собой проходит страх. Может быть, я ему понравился или он маму вспомнил, но у меня почему-то такое классное предчувствие...
Тимур помолчал. Сказал совсем другим тоном:
– Ребята, мы сейчас всем поперек глотки. Все, чьи спектакли идут на Коне, на нас навалятся единым фронтом, имейте в виду...
– Ясное дело, - задумчиво сказал Дрозд - Тима, надо как-то девчонок оградить. Нам с Кирюхой и Борькой все это до лампочки, а вот Оленька истеричка у нас...
Хлопнула дверь. Вернулась Вита. Сияющая, несмотря на длинную царапину поперек щеки.
– Значит, так.
– Вита уселась на край сцены с видом победительницы. Олька работать будет, она у нас самая талантливая, самая хорошая, просто гениальная... И спектакль у нас гениальный. И, Тима, если у тебя есть сигареты в сумке, угости меня, пожалуйста, я заслужила.
Тимур вытащил непочатую пачку "Золотого овна", бросил Вите над головой Дрозда; девушка лихо поймала сигареты. Благодарно цокнула языком.
– Все тебе, - сказал Тимур.
– Ты действительно заслужила. Только не кури, ради бога, в зале - мне еще проблем с пожарником недостает...
Вита обворожительно улыбнулась, и Тимур подумал, что девку ждет блестящее будущее. Пусть только режиссеры увидят ее на Коне! Пусть увидят, на что она способна!
– Когда станешь примадонной, угостишь и меня, - сказал неожиданно севшим голосом.