Конан и мрачный серый бог
Шрифт:
— Нет, Бани! Мы захватим его живьём! — закричал шемит с ястребиным носом.
Конан, приседая, отступил назад. Он переместил свой меч в левую руку и вырвал свой окровавленный кинжал из живота упавшего ассири. Человек дергался и стонал слабо. Конь Бани приблизился головой к киммерийцу.
Ассири — наездник наклонился с седла и высоко поднял свою руку с мечом для разящего удара. Конан был вынужден метнуть кинжал против собственного обратного движения. Вены на его руке вздулись как кожаные канаты, когда рукоятка вылетала из его руки. Со смачным хлюпаньем тонкое лезвие погрузилось в глаз Бани. Столь сильной был бросок руки Конана, что наконечник кинжала ударил как кулаком через мозг и череп, чтобы выйти из затылка головы Бани. Воин свалился со своего седла и умер прежде, чем рухнул на траву. Конан перебросил свой ятаган из левой руки, выпрямляясь и осторожно перемещаясь к оставшемуся противнику.
— Кретин! —
Его глаза горели яростью.
— Так говорит собака льву, — Конан ворчал. — Вы скорее будете гореть в Аду, прежде чем захватите киммерийца.
Вулсо перешел в атаку, делая выпад расширенным лезвием, мчащимся к Конану как болт арбалета.
Конан ожидал эту тактику. Он сделал паузу в биение сердца, готовясь нанести удар, разделяющий ассири на две половины. В этот миг боль охватила его ногу. Умирающему шемиту позади него удалось вонзить свой меч в икру киммерийца. Конан споткнулся и парировал резко, но его лезвие не встретило ничего, кроме воздуха. Только резкий разворот и кручение, спасли его от ранения. Равновесие покинуло его, и он тяжело рухнул наземь под ноги Вулсо.
Набросившись на упавшего, Вулсо ногой ударил Конана в подбородок.
Пинок отбросил голову варвара назад. Меч ассири опустился к шее пораженного киммерийца. Однако он встретил сталь с лязгом, поскольку Конану удалось поднять лезвие. Он откатился и, вскакивая на ноги с жестоким криком, игнорируя меч все еще торчащий в его раненой ноге. Он бросился на Вулсо с яростью раненного тигра и отбил удар меча Вулсо, захватывая его, а другой удар пробил безрукавку, выпуская кровь в стороны.
Ассири склонился к земле и вырывал клинок из ноги Конана, вызвав новые брызги крови, и, несмотря на удар в плечо коленом киммерийца, он всё же сбил его с ног. Двое мужчин сцепились в схватке и покатились по земле, оставив свои мечи, бесполезные в рукопашном бою. Они казались не обращают внимания на кровь, которая лилась от их ран, поскольку избивали друг друга, неистовствуя от кипящего бешеного гнева. Но безрукавка Вулсо и шлем защищали его наиболее важные части от подобных молоту ударов Конана, тогда как киммериец чувствовал полное воздействие от обитых медью перчаток ассири.
Конан захватил горло Вулсо одной рукой. Шемит поднимался выше его, но киммериец согнул здоровую ногу и поднял ее, отпихивая воина в сторону. Проворный шемит пнул в раненную икру Конана и атаковал снова, направляя колено в его живот. В свою очередь Вулсо сжал горло киммерийца в смертельном захвате. Ослабленный от потери крови, полузадушенный, Конан чувствовал, что его сила оставила его. Он не мог разомкнуть руки ассири. Его руки упали на траву…, и его пальцы столкнулись с чешуйчатой разъединенной головой гадюки. Удачно, что его рука была невредима! Бульканье вырвалось из его горла, поскольку он потратил последние силы, разбивая череп змеи о рану, которая зияла в теле Вулсо. Мешочек яда гадюки порвался, наполняя внутренности ассири смертельным ядом.
Покрасневший и с красными глазами, Вулсо всё еще держал большими пальцами трахею Конана, хотя он дрожал в агонии. Несколько мгновений спустя, дикие конвульсии встряхнули тело шемита, кровавая пена закипела на губах и закапала с бороды. Его глаза закрылись, и он резко безжизненный упал вперед. Но яд свёл судорогой мускулы Вулсо. Жесткие пальцы все еще сжимали шею Конана в упорной силе смерти.
Киммериец попытался переместиться, собирая каждую каплю живучести, которая все же теплилась в его теле. Он смог только выпустить из руки голову гадюки. Конан смутно почувствовал множество приближающихся лошадей. Неужели так скоро появились другие ассири? Его это его уже не заботило. Серый туман затенил взор, и нечувствительность охватила его свинцовые члены. Даже его порванная икра прекратила пульсировать.
Прежде, чем рухнуть в темноту, Конану удалось мрачно улыбнуться. Его противник прошел первым через ворота Ада.
4. Магия смерти
Странный караван спокойно продвигался через янтарный сумрак, который свидетельствовал о приближении ночи в северной Стигийской пустыне. Богатый оттенок неба был единственной красивой вещью в пустынных дюнах, которые простирались от Гор Taйан на северо-восточной границы Стигии до Харахту, проклятому древнему городу Бога ястреба. Нормальные люди избегали этой области пустыни, поскольку между Стигией и Шемом неслись самые темные потоки большой реки Стикс. В других землях реки давали жизнь, но на протяжении широкого, черного Стикса господствовала смерть. Животные, слишком омерзительные, чтобы их назвать, плавали ниже в темных потоках; безумие и смерть господствовали в ее водянистой глади. Обитающие вдоль ее отмелей мерзкие и жадные крокодилы, достаточно большие, чтобы заглотить целого человека, змеи всех размеров, чьи укусы приносили лихорадку и болезнь, и любой вид рептилий, скользящих или ползающих, шакалы и отвратительные птицы скрывались поблизости, охотясь на слабых, больных. Все они несли смерть.
Все же караван неторопливо перемещался вдоль страшной реки в южном краю по стигийской стороне, как будто безразличный к опасностям ядовитой реки.
Двенадцать высоких лошадей шествовали двумя колоннами по шесть, украшенные шафранным золотом и попонам из тяжелых, с золотым обрезом тканей. Они двигались в унисон, хотя не было ни наездников, ни поводий, ни уздечек. Их вожжи тянулись к большому экипажу: шириной размером с четвёрку лошадей и высотой, достаточной для человека стоящего вертикально. Выпирали его черные деревянные стороны, украшенные сложными символами, изогнутыми в форме, мало чем отличающейся от саркофага. Карета медленно катилась на черных деревянных колесах, которые оставляли глубокий след в песке.
Позади этой необычной повозки шли тридцать девять вооружённых мужчин, равноудалено располагаемых в трех колоннах по тринадцать. Жар заката окрашивал в красный цвет их заметные имеющиеся пластины из полированной брони. Лучи освещали сложные узоры, и гравюры на их больших шлемах, наплечниках, нагрудниках, и щитах, совпадавших с символами на черной карете.
Их мечи были типично двуручными, но каждый легко нес это огромное оружие острием, поднятым вверх. Выше них одиннадцать лучников стояли на карете с массивными арбалетами, заряженными и поднятыми кверху. Броня и шлем стрелков из арбалета были созданы из такого же полированного металла, как и у пеших воинов. Обычная кавалькада, снабженная и экипированная таким образом, погибла бы в течение дня в неприветливой стране пустыни, но этот караван продвигался вперед в течение семи дней без остановки. Любой, заметивший эту процессию, закрыл бы глаза и моргнул прежде, чем посмотрел снова. Мудрый человек тогда покачал бы своей головой и отбыл бы торопливо, считая увиденное уловкой уменьшающегося сумрака или причудливого миража.
Человек обладающей больше храбростью, чем благоразумием, если бы наблюдал слишком долго, увидел бы то, что взорвало бы душу и изводило кошмарами до дня смерти.
Если посмотреть ниже безвкусного убранства лошади, то будет видно, что они не имели плоти. Как и лучники, они были скелетами, лишенными кожи, мускулов, сухожилий и всех органов. Все же их кости перемещались в отвратительной пародии на жизнь, бросая этим вызов природе. Медленный, методический марш эскорта также противоречил всему существующему порядку и законам. Ниже шлемов не было лиц живых воинов, только тощие черепа, с темными глазницами. Символы на карете и броне были известным далеко на западе семьсот лет назад. В давно минувшие эры они украшали дворцы, гобелены, и другие атрибуты богов-королей Аментета. Последний король той злой империи, Думахк, пал в жестоком сражении с воинами Кхуфа столетия назад. Свирепые воины Кхуфа — все верные последователи Митры — спустились со своего гористого царства подобно опустошительной лавине, пересекающей самую южную границу Шема и сметающей людей Думахка. Защитники Аментета яростно боролись. Долгой и горькой была религиозная война. Но Думахк и его люди проиграли. Теперь только пыль и ящерицы населяли рассеянные камни разрушенных городов Аментета, и вопли пустынного ветра были единственными звуками, отзывавшимися эхом в пределах крошащихся руин.
Но дочь Думахка пережила опустошение, бежав на восток к Небтху, забрав очень многие свитки из обширного хранилища знаний Аментета. Она передавала их сыновьям, они своим сыновьям. Все же многие из потомков Думахка немного заботились о прошлом и разошлись по другим городам, забывая своё наследие.
Свитки стали обузой и были отданы на попечение священников Сета в большой храм Небтху.
Но не все повернулись спиной к наследию. И хотя прошли столетия, начиная с падения Думахка, все еще жил один потомок, кто мечтал о возвращении древней славы Аментета. Его называли Тевек Тул, последний хранитель веры Думахка. Он лежал теперь в глубине своего черного экипажа, беспокойно шевелясь в полудремоте. В мечтах Тевек созерцал процветающий Аментет в его самые великолепные дни, когда кровь вытекала с жертвенных алтарей его городов красными реками, и боги-короли обладали неограниченной властью. Тевек сначала получил много знаний об Аментете, только изучая иллюстрации в этих крошащихся свитках, но любопытство заставило его узнавать, как понять руны, сопровождающие рисунки. Жрецы Небтху передали основные знания рун Тевеку, когда ему было всего лишь шесть лет; они были впечатлены его рано развившимся схватыванием иероглифов. Teвек проглатывал письмена как голодный человек на банкете. В течение двух лет его навыки превзошли знания жрецов.