Конан и Небесная Секира
Шрифт:
– Руби!
– заклекотал Рорта.
– Руби! Кровь! Много крови!
Несколькими мощными ударами Конан расчистил проход. Перед ним открылась гигантская камера; вероятно, она занимала половину высоты башни. В бронзовых кольцах, врезанных в стены, пылал десяток факелов; два из них обрамляли маленькую железную дверь, притулившуюся в самом низу. Вероятно, Конан добрался бы до нее, спустившись по лестнице, но сбить чудовищной толщины засов оказалось бы не легче, чем прорубиться сквозь камень. Впрочем, для Рана Риорды и то, и другое проблем не составляло.
Кроме
Возможно, то был человек, но какой огромный! Локтей пятнадцати в высоту; на его ладони киммериец мог бы усесться словно в кресле, а плечи гиганта, казалось, нельзя было измерить и длинным боевым копьем. Голова выглядела небольшой, но лишь в сравнении с массивным и громоздким туловищем; на самом же деле была она никак не меньше доброго пивного бочонка. Скошенный лоб, остроконечные, поросшие волосом уши, расплющенный нос над толстыми губами, клыки размером в палец и чудовищные челюсти… Хейворк, людоед, мелькнуло в голове у киммерийца, и он опустил взгляд ниже. То, что болталось у этого великана между ногами, производило неизгладимое впечатление.
Несколько долгих мгновений Конан разглядывал чудище, чудище же с интересом взирало на него. Грудь и руки гиганта охватывали цепи, на удивление тонкие, всего в два пальца; они уходили в отверстия в стене, за которой, вероятно, скрывался некий механизм. С его помощью цепи можно было ослабить, но сейчас их натянули до упора, притиснув великана спиной к камням. Похоже, пленнику это не слишком нравилось; на чудовищном его лице застыло обиженно-раздраженное выражение.
Напряженную тишину прервал клекочущий шепот Рорты:
– Чего ждешь? Руби его! Кровь! Кровь!
– Куда спешить, - сказал Конан.
– Боги не любят торопливых. Сперва поговорим.
Вытянув секиру, он ткнул острием в цепь, что врезалась в запястье гиганта.
– Не очень-то ты силен, парень, если не можешь порвать этот собачий поводок.
– Порви сам, - гулко пророкотал пленник.
– Порви, и тогда Шапшум докажет, сколь велика его сила. И его голод, - добавил он, облизнувшись.
"Хейворк, - подумал Конан, - точно, хейворк." В Киммерии так называли людоедов, чудовищных потомков Имира, обитавших на ледяных равнинах Ванахейма. Но этот великан был скорее кутрубом, обитателем теплых краев; судя по опаленной солнцем коже, он искал добычу в южных пустынях или горах. Шерсть, клочьями свисавшая с его плеч, паха, груди и бедер, не защитила бы от северных холодов и пронзительного ветра, бушующего в ванахеймской тундре.
– Я мог бы освободить тебя, - медленно произнес киммериец.
– Да, я мог бы вернуть тебе свободу, но каков будет выкуп? Что ты предложишь взамен, мясная туша?
Великан шумно вздохнул; цепь натянулась, но выдержала.
– Что может предложить Шапшум такой козявке? Только одно: Шапшум начнет есть козявку не с ног, а с головы, избавив от лишних мучений.
– Наглец!
– прошипел Рана Риорда где-то над ухом Конана.
– Прикончи его! Прикончи, и я напьюсь крови!
– Остынь! Он ведь не может сопротивляться, верно? Зачем тебе кровь, взятая не с бою?
Призрак умолк; этот довод был неотразим.
Великан с подозрением уставился на Конана.
– С кем ты толкуешь? Что-то я плохо тебя слышу.
– С приятелем, - сообщил Конан.
– Есть тут у меня приятель, которому не терпится добраться до твоей шкуры, - он покачал секиру, и огненно-алые отблески пламени метнулись по серебристому лезвию.
– Не думаю, что твой приятель перерубит цепи Шапшума, - сказал великан, и его физиономия сложилась в хитровато-выжидательную гримасу.
– Цепь зачарована, иначе Шапшум сам справился бы с ней. Но стигийское колдовство… О!
– он закатил маленькие глазки.
– Сильное колдовство! С таким никому не совладать! Тем более тебе! Даже с помощью твоего блестящего топорика.
"Ну, сейчас я собью с тебя спесь," - подумал Конан. Он принялся неторопливо прохаживаться у ног гиганта, осматривая его со всех сторон, особенно ниже пояса.
– Раз ты скупишься на выкуп, зачем мне рубить твою цепь? Можно рубануть и чего другое… - тут киммериец покосился на заросший темным волосом пах и сообщил: - Я ведь, знаешь ли, тоже голоден.
– Люди кутрубов не едят, - ответствовал Шапшум, начиная с опаской поглядывать на топор.
– Но кутрубы едят людей.
"Кутруб!
– Конан мысленно поздравил себя с удачей.
– Значит, эта образина умеет летать, как и положено всякому порядочному кутрубу или гулу! И хоть выглядит он не слишком поворотливым, но к утру доберется до Иранистана. Возможно, и до самой Вендии!"
Вслух же киммериец сказал:
– Ты сильно ошибаешься насчет людей, мохнатый боров. Люди, видишь ли, бывают разные: одни не едят кутрубов, а другие совсем непрочь полакомиться.
– Он резко махнул секирой, срезав пучок бурых волос.
– Как ты думаешь, откуда мне лучше начать?
Стальной полумесяц вновь свистнул, заставив гиганта опасливо втянуть живот. Теперь на его грубом лице появилась обиженная мина, словно козявка, мельтешившая у колен Шапшума, обманула его ожидания.
За спиной киммерийца раздался яростный шепот невидимого духа:
– Долго же ты с ним толкуешь, потомок Гидаллы! Клянусь Древними Богами, этот бурдюк с кровью мне уже надоел. Руби-ка цепи, а как бросится, руби по ногам! И кончай с ним!
– Во имя Крома, прикуси язык! Я сам знаю, кого и когда рубить!
– рявкнул Конан и, повернувшшись к Шапшуму, пояснил: - Приятель меня торопит. Не терпится ему поглядеть, какого цвета у тебя кишки… Ну, может сделаем так, - он взлохматил густые черные волосы, задумчиво посматривая на великана, - ты не будешь меня есть, и я тебя не трону. Согласен?