Конан и Посланник мрака
Шрифт:
Тотланту было очень стыдно. Он всегда, особенно после знакомства с незамысловатыми и предельно честными оборотнями из Пограничья, пытался сам быть честным. Тотлант никогда не обманывал. Никого. Даже впавших в старческое сумасшествие бабушек из деревень Пограничья, приходивших к королевскому магу за советом. Тотлант полагал, что честность и истина — основа Равновесия, которому он служил по своему выбору. Ибо правда уравновешивает Черное и Белое, порождая Красное.
Но однажды измена случается впервые. Тотлант изменил. Изменил, послушавшись отца. И надеясь однажды получить в руки Каримэнон — великий
«Почему бы мне, магу-равновеснику, не признающему силы Света и Тьмы, а полагающему, что надобно сохранять Алую середину меж двумя противоположными сущностями, не взять себе один из камней Радужной Цепи? — так думал стигиец.— Если он сам идет ко мне в руки? Я никогда не стоял ни на одной из сторон, балансировал на лезвии меча, пытаясь ни свалиться в Черную пропасть, ни вознестись в Белую высь. Всегда оставался на земле. Хотел сделать только хорошее — не лучшее и замечательное, чаемое в мечтах, как этого хотят Белые маги, а просто хорошее. Так, чтобы никому не было плохо. Камень поможет осуществить эти замыслы. Надо только укрыть его от рук Черных и Белых. Обратить его силу в Алое!..»
Так думал Тотлант, но убедить стигийца в его неправоте мог только один человек, Эллар, исконно знавший о самой сути принадлежности и истине Алого Камня. Жаль, что Эллар сейчас был слишком далеко. И одновременно близко.
Тотлант отринул любые мысли о Камне, и сосредоточился на магии защиты. Дважды по три десятка всадников, возглавляемых двумя королями и наследником престола Пограничья, врезались в битву, будто клинок в мешок с просом, прошли первые ряды, отбиваясь как рукоятями, так и остриями клинков от людей, принявших незнакомцев за супостатов.
Конан настойчиво гнал отряд к высоте, над которой парили под ветром знамена со звездой Роты.
Туда прорваться было тяжелее всего. Тяжелые конные рыцари принца Тараска, закованные в блистающие под унылым весенним солнцем начищенные металлические доспехи, окружили холм со всех сторон. И за ними шла специально обученная пехота — таких щитников в прежней, недавней Немедии именовали «Птенцами Вертрауэна». Сам герцог Мораддин учредил в армии особые подразделения, предназначенные для захвата или уничтожения полководцев врага. Конница пробивает оборону, за ней идут. Идут чудовища. Люди, навсегда потерявшие страх, любые понятия о чести и морали, о благородстве и достоинстве. Их задача — выполнить приказ и победить. Любым способом.
Именно на таких вот «особых пехотинцев», вскормленных Мораддином и принятых в наследство от Вертраэуна Тараском, налетел отряд Конана. Они отлично обучены любым способам обороны и нападения. Думаете, что конный всегда превосходит пехотинца? Ничего подобного! Лошадь можно ранить, точным метким ударом меча перебить сухожилия на передних ногах, метнуть звездочку в лошадиную шею, туда, где проходят крупные жилы, питающие мозг…
Двенадцать всадников вместе с лошадьми полегли. Это были бритунийцы. Не исключая шедшего в самом первом ряду богатыря Альбиорикса. Чтобы спасти своего короля, гвардия Пайрогии положила еще шесть человек.
Раненого Альбиорикса вынесли из-под ударов «Серой пехоты» — так назывались созданные Мораддином десятки прирожденных убийц и самоубийц.
— Отходим, быстро! — заорал варвар, увидев, что его ближайшего союзника, Альбиорикса, оттаскивают прочь.— Здесь не прорвемся, пошли в обход холма! Тотлант, Альс, сделайте хоть что-нибудь!
Альс никогда не признавался в том, что он был магом, а тем более — богом. Бел-Аластор не покровительствовал воинам. Бел любит не мечников, копейщиков или лучников, а торговцев, шутов и мелких воров.
Но именно сейчас Тотлант почувствовал, как изнутри, из самой глубинной сущности существа, именующего себя Аластором, исходит Сила, неподвластная никому из смертных. И Тотлант испугался. Он понял, что ввязался в драку, где побеждают сильнейшие, а сильнейшие всегда — боги.
— Тотлант, дуболом, прикрой! — взвыл Альс, обрушивая на «Серую пехоту» слабенький, но действенный град ледяных стрел.— Не меня! Конана! Малыша!
Тотлант послушался. Кто он такой, чтобы противоречить воплощенному божеству? А то, что Аластор являет собой воплощенное божество, Тотлант уже знал. Видел.
Конан, Черные Драконы и остатки бритунийцев все-таки прорвались наверх. Тотлант использовал все свои знания в боевой магии и поразил ближайших атакующих волной огня. Подействовало плохо — мало кто обжегся, но люди испугались самого факта колдовства. Затем стигиец ударил заклинанием «Каменной руки», обездвиживающим человека, потом заклинанием Грозы, дающим возможность бросать молнии с пальцев рук… А потом Сила Тотланта иссякла, ибо даже хорошо обученный стигийский маг-равновесник (точнее, не маг, а волшебник) не может использовать дарованную ему свыше Силу вечно. Волшебнику, как и обычному человеку, нужно некоторое время для того, чтобы отдохнуть, а потом снова бросаться в бой.
Сейчас работал Конан и его верные Черные Драконы. Через Серую гвардию Немедии они прорвались, осталось лишь преодолеть барьер телохранителей Ольтена и Даны.
Каша, настоящая каша. Злобное варево, порожденное войной. Конан, восседающий на принадлежащем Просперо (и в том же время признающим Конана как хозяина) гнедом жеребце, привыкшем к битвам и защищенном «лошадиной броней», рубит направо и налево, не различая правых и виноватых — сиречь мятежников и приспешников Тараска. Меч варвара темно-красный, а вовсе не блестяще-металлический. Старинное произведение подгорных гномов, предназначенное для величайшего короля Аквилонии Сигиберта Завоевателя и доставшееся в наследство Конану, рубит и колет безошибочно. Меч великолепен — как великолепны и его создатели-гномы.
«Сколь бы ни был хорош меч, к нему нужен хороший хозяин, — мельком подумал Тотлант, отшвыривая от своей лошади очередного нападающего. Короткая, простенькое заклинание, которое обычно называется «Дуновение». — Конан прекрасен. Он будто создан для битвы. Сет, покровитель мой, Митра, Даритель Жизни, Иштар Драгоценная, как я устал!..»
«Ты взывал к Иштар? — перед мысленным взором Тотланта неожиданно появилась женщина ослепительной красоты. Отнюдь не тощая, но и вовсе не толстушка. Ей не больше тридцати пяти лет. И эта женщина говорила: — Тотлант, я обороню тебя и тех, кого я люблю. Недаром же я считаюсь богиней не плотской любви, а любви истинной, исходящей из души. Вот тебе мой план, действуй! И помни — богиня с тобой!»