Конан и призраки прошлого
Шрифт:
Он и впрямь умел творить чудеса — вот на его ладони вспыхивал крошечный костер, куда он другой рукой начинал бросать тонкие щепки, разжигая пламя; вот он доставал изо рта золотую статуэтку Иштар с огромным животом — такие делают в Шеме — и та вдруг, к священному ужасу и восторгу публики, гнусавым голосом умоляла их: «Денег, денег дайте! Монет! Много! Дайте!» Зрители ревели словно стадо слонов, но денег не давали, отчего Иштар, по всей видимости, становилось очень грустно, и она замолкала, не произнося более ни слова. А вот вендиец швырял
Время от времени спрыгивая с повозки на землю, фокусник хватал приготовленную для него кружку с водой (через раз там было пиво), быстро опустошал ее, и опять залезал наверх, проклиная в душе своего отца, научившего его столь прибыльному ремеслу, а также себя самого, десять лет назад собравшего в Туране балаган. Не лучше ли было заняться чем-либо иным? Впрочем, он давно привык к тому, что его искусство вызывает у простого люда такой неизменный интерес. Главное — чтобы платили деньги! А поскольку платили они безропотно, он был готов показать им все фокусы, что знал. Но, разумеется, не целый день!
На сей раз дела обстояли совсем неважно: денег публика уже не платила, а зрелища требовала, угрожающе потрясая пустыми глиняными кружками. Вендиец понимал, что если он позволит себе бездельничать, эти снаряды полетят в его голову, а потому довольствовался тем, что тихо поносил зрителей со всем их потомством, не забывая при этом чарующе улыбаться им, и вновь взмахивал платком, начиная очередной фокус.
Но силы были на исходе. Обливаясь потом, чувствуя, как в глазах начинает двоиться и троиться, он с нетерпением ждал, когда наконец король соизволит произнести приветственную речь — за это время он мог бы отдохнуть, а после, пустив в небо стрелу, под шумок убраться отсюда.
— Хадж Матхаралла, — запинаясь, позвал его акробат Янго. За шесть лет недоумок так и не смог научиться произносить его имя быстро и четко.
Вендиец спрыгнул с повозки, хватая из рук Янго кружку с водой; улыбка тут же исчезла с его лица, сменившись злобной гримасой. Шипя и скрежеща зубами, фокусник выпил воду, от всей души желая публике немедленно провалиться в царство Нергала, и полез было снова наверх, но акробат остановил его.
— Хадж Матка… Матра… харалла… — пробормотал он, со страхом глядя на хозяина, чей угрюмый и вспыльчивый нрав не на шутку пугал его. — Там пришел… лицедей… Чужой…
— Какой еще чужой лицедей? — вендиец поднял маленькие кулачки и поднес их к носу парня, который был гораздо выше и здоровее его. — Что ты несешь, ублюдок?
— Он сказал… Ему сказали… Стрелять…
— Куда стрелять? — фокусник обернулся к рычащей публике и послал ей свою самую очаровательную улыбку.
— В небо.
— Зачем?
— Как положено… Хозяин, он… Из другого балагана. Говорит, гвардейцы короля послали его к нам — заменить того, кто плохо стреляет. Я подумал… Ты же плохо стреляешь?
— Плохо, — оживился Хадж Матхаралла. Если чужой действительно встанет в ряд лучников вместо него, он сможет ускользнуть с площади незаметно! — Давай его сюда! Скорее!
Янго свистнул. Брезгливо морщась, вендиец смотрел, как из-за повозки выходит тощий лицедей, одетый в невообразимое тряпье; он был так жалок, что Хадж Матхаралла хотел было отослать его прочь, но в этот момент монотонный шум вокруг неожиданно смолк и с помоста раздался сильный, чуть хрипловатый голос аквилонского короля.
Глава 13
— Аквилонцы!
При первых звуках сильного, чуть хрипловатого голоса Конана, что разнесся по площади, эхом отозвавшись со всех ее концов, народ притих. Головы повернулись к помосту, на коем возвышалась огромная фигура короля; в черной гриве повелителя Аквилонии сверкал тонкий золотой обруч, могучие плечи обтягивал темно-синий бархатный камзол, а ноги — того же цвета бархатные штаны, заправленные в высокие сапоги; на кожаном широком поясе в ножнах, усыпанных дорогими каменьями, висел булатный клинок — недавний подарок графа Троцеро Пуантенского.
Рядом с Конаном стояли Пелиас и капитан Черных Драконов. Маг, посеревший от волнения, рыскал глазами по площади, словно надеясь, что в последний момент ему все же удастся увидеть злоумышленника и остановить его. Паллантид, успокоенный своей хитростью, напротив, был уверен, что убийца сидит в своей повозке, а потому с королем ничего не случится. Но на Пелиаса он то и дело бросал презрительные взгляды, хотя тот и не думал смотреть в его сторону. Занятые своими мыслями, оба не слушали, что говорит владыка. А говорил он совсем не то, что ожидали они и народ на площади.
— … Я знаю, что войнам и мятежам еще не конец. Не раз на Аквилонию волей богов обрушится беда, ибо в мире должно быть Равновесие, и добро должно сменяться злом. Но, клянусь Кромом, и зло не бывает вечным! Пока есть отважные сердца, ясные головы и сильные руки, Сет и Нергал не станут властителями мира! И я хочу, чтобы вы запомнили, аквилонцы: Митрадес — праздник начала, но не завершения…
… — Что он несет? — удивленно помотал головой вендиец и, с ненавистью посмотрев на стрелка, шепотом обратился к Янго. — Нам что, еще и одеть его надо?
— Оденем, — ответил акробат и незаметно подмигнул Этею. — Барахла полно, сейчас найду что-нибудь подходящее…
Он нырнул куда-то вниз, за повозку, и вскоре появился с огромным тюком в длинных мускулистых руках.
— Иди сюда, приятель, — вытряхнув из тюка целую кучу всевозможного тряпья, он начал примеривать к Этею куртки и штаны, покрытые пылью и изъеденные тканеядными насекомыми. Наконец Янго выбрал подходящую по цвету и размеру одежду, швырнул ее стрелку и отправил его за повозку, переодеваться.