Конан и пророк Тьмы
Шрифт:
На сей раз боевое облачение, пусть и незамысловатое, оказалось необычным: еще никогда Конана не наряжали столь тщательно — обычно он «пробуждался» на арене в одной лишь набедренной повязке, босиком, а из оружия при нем был только меч.
Странно.
И еще более странно: на этот раз против него выставили всего одного человека — хотя загадочные истязатели уже смогли убедиться, что Конану нет равных среди гладиаторов; в бою один на один заведомо выиграет именно он, варвар из Киммерии. Значит, перед ним не обычный гладиатор…
Но додумать эту мысль ему не дали: над ареной прокатился вибрирующий
Ничего не скажешь: настоящий гигант. Доселе Конану редко приходилось встречать людей (людей, а не порождений Зла), кто бы мог сравниться с ним в росте и силе. Но этот человек, судя по всему, окажется достойным соперником. Конан покрепче сжал меч одной рукой и приготовился.
Амин остановился в трех шагах от киммерийца и с нескрываемым интересом разглядывал его.
— Так вот ты какой,— наконец тихо проговорил он.— Привет, мясо.
Конан молчал и не шевелился: всегда лучше смолчать, если не знаешь, с кем имеешь дело… и оставаться на месте, пока солнце светит тебе в бок: ведь свети оно в спину, лучи, отраженные от зеркальных пластин на доспехах неизвестного недруга, наверняка ослепят тебя.
— Я — Амин,— продолжал гладиатор, и голос его шелестел, как сухая степная трава, сквозь которую крадется ядовитая змея.— Личный телохранитель великого туранского шаха Джумаля, чьи стопы упираются в землю, а голова касается небесного свода. Сейчас я убью тебя — во славу своего господина.
Конан разлепил потрескавшиеся за время долгого беспамятства губы и впервые за время плена заговорил.
— Я — Конан, ничей не слуга, простой воин из Киммерии,— ответил он столь же тихо.— Я не желаю убивать тебя, но, если такова моя судьба, то убью — для того чтобы выжить самому.
Ропот на трибунах стал громче — зрителям хотелось увидеть схватку непобедимых великанов, а не прислушиваться к тому, о чем там шепчутся двое гладиаторов.
Амин ухмыльнулся, обнажив два ряда мелких, кажущихся очень острыми зубов. Глаза его горели как угли.
— Ну, здравствуй, киммерийское мясо… И прощай.
Вдруг правая рука телохранителя легко, будто сжимала она не увесистую секиру, а невесомый прутик, взлетела по диагонали вверх. Стремительной холодной молнией мелькнул в воздухе смертоносный серп, нацеленный точно в горло Конана.
Конан ждал чего-то подобного: ведь неспроста противник остановился именно на таком расстоянии от него и не зря ухватился почти за самый конец рукояти своего оружия, лезвием, будто случайно, повернутого в сторону киммерийца. Как только напряглись мышцы Амина, северянин слегка отклонился назад — и вовремя: острая как бритва секира с едва слышным шипением пронеслась совсем рядом с кадыком Конана; он даже почувствовал легкое дуновение потревоженного воздуха. Но сила инерции увлекла тяжелое лезвие дальше — влево и вверх, немного развернув торс Амина, чем Конан не замедлил воспользоваться. Меч варвара блестящим разящим жалом метнулся вперед, целясь в правый, неприкрытый Щитом бок противника. Амин чуть-чуть отклонился влево, и клинок киммерийца вспорол лишь воздух. В тот же миг левая нога шахского телохранителя взлетела
Не сговариваясь, противники отступили друг от друга на два шага и замерли в выжидательных позах.
Над трибунами повисло гробовое молчание. Зрители не смогли уследить за тем, что произошло,— с такой стремительностью поединщики обменялись серией ударов,— но все понимали, что это была лишь разминка, проба сил, разведка боем, а настоящая схватка начнется только сейчас. Шах и Хашид напряженно смотрели на арену. Даже невозмутимый Ай-Берек с нескрываемым интересом следил за сражением.
— Смотри, Веллах! — Женщина в одежде жреца в волнении схватила спутника за руку.— Шлем! Ты видишь? Шлем на его противнике!.. Так кто же из них?..
— Тише, я просил же, тише,— яростно зашипел в ответ Веллах.— Ты все погубишь! Вижу я, все вижу… Подождем.
Амин улыбался и спокойно смотрел прямо в лицо Конану, широко расставив мускулистые ноги. Держа меч наперевес и слегка отведя щит в сторону, северянин устремил взор в пространство поверх головы противника. Он остерегался встречаться с гипнотизирующим взглядом туранца. Он понимал, что на этот раз ему противостоит не простой гладиатор, но воин, равный по силе, ловкости и хитрости самому варвару… Равный, если не превосходящий. И постарался собрать в кулак, воедино всю свою волю, умение и опыт. Понимал это и Амин; улыбка сошла с его лица.
Некоторое время соперники, как казалось публике, не шевелились, и на трибунах вновь зашелестел нетерпеливый, недовольный гомон. Откуда зрителям было знать, что оба великана уже сражаются… Ведь по малейшему движению хотя бы мизинца одного другой немедленно распознавал направление предстоящего удара и спешил подготовиться к нему; по особому напряжению мышц противника первый понимал, что его замысел разгадан, что наносить удар смысла нет, ибо он будет отбит, и расслаблялся; расслаблялся и второй, в свою очередь готовясь напасть неожиданно, но и его намерение угадывалось соперником…
Время шло, время кажущегося бездействия, один удар сердца, второй, третий…
Нервы не выдержали у Конана: он не любил неопределенности и всегда старался первым нарушить расстановку сил — чем бы для него это не обернулось.
Бросок вперед, молниеносный выпад (отбитый краем щита Амина), глухая защита, разворот.
Теперь туранец и киммериец поменялись местами, однако по-прежнему ни один из них не получил даже легкой царапины.
Оба понимали, что победить можно, только измотав противника серией стремительных атак и контратак, после чего нанести быстрый и неожиданный удар… Но никто не торопился начинать.
Амин шагнул вправо; как его отражение, шагнул влево Конан. Однако теперь солнце било северянину в глаза, и он сделал еще два шага влево, чтобы светило по-прежнему находилось сбоку. Амин повторил его маневр, сохраняя безопасное расстояние между ними. Каждый нерв киммерийца дрожал от напряжения в ожидании внезапного выпада, пронзительный взгляд туранца, казалось, обжигал его, проникал в мозг и без труда читал его мысли. «Наваждение,— мелькнуло у варвара в голове.— Он чары на меня насылает. Колдун?..»