Конан "Классическая сага"
Шрифт:
Через несколько дней после ночной пробежки Конан на три дня отлучился из Йезуда, спустившись в долину. Киммериец возвращался из деревушки Каршой с мотком верёвки, прикрепленным к седлу.
Он мирно трусил по извилистой тропинке, которая змеилась по узкому ущелью ниже долины, где лежал Кшесрон. Скалистые склоны ущелья круто поднимались по обе стороны, изъеденные эрозией валуны или поднимались к небу пиками, или валялись, раскиданные там и сям. Прекрасное место для засады, подумал Конан, обводя округу тревожным взглядом: в каменном хаосе можно отыскать множество мест, чтобы притаиться, а лошадь навряд ли преодолеет такой подъем, не сломав ноги.
Только он успел это подумать, как вдруг услышал столь знакомый по службе в туранской армии звук: хлопок туго натянутой тетивы, сопровождаемый ноющим свистом летящей стрелы.
Конан тут же метнулся вперёд и повис на правом боку коня, потому что звук пришёл с левой стороны ущелья. Зацепившись ногой за седло и обвив рукой Имира за шею, он теперь не был удобной мишенью для невидимого лучника. Едва Конан спрятался, стрела пропела как раз там, где только что был всадник, и раскололась о камень по правую руку от Конана.
Конан в ярости вскочил в седло и вытащил меч. Он развернул коня и впился взглядом в каменистый склон, как если бы сверкание его голубых глаз могло испепелить скалы, за которыми спрятался убийца. Имиру передалось возбуждение седока: конь затанцевал и зафыркал. Однако в скалах ничто не шевельнулось.
Конан мог бы направить Имира вниз по склону ущелья и пересечь ручей, но потом бы ему пришлось спешиться и карабкаться наверх, без щита и доспеха, под прицелом меткого лучника, надежно укрытого в засаде; ясно было, что это равносильно самоубийству. Собственный лук киммерийца оставался вместе с колчаном в Йезуде. Конан, с бьющимся сердцем, вглядывался в камни, но враг оставался невидим.
Наконец киммериец вновь направил коня на север, намереваясь продолжить путь: если нельзя вступить в сражение, лучше поскорее уйти от опасности.
Но едва Конан пустил коня галопом, как вновь запела стрела. Вновь Конан стремительно пригнулся, но на этот раз стрела вонзилась коню в бок. Имир сделал огромный скачок — и свалился на край дороги; содрогаясь в конвульсиях, животное скатилось вниз по склону.
С потерей коня Конан всецело сосредоточился на обороне. Ловко, как кошка, он вскочил на ноги, но склону был таким крутым, что киммериец упал и покатился вниз. И всё же, оказавшись на середине спуска, Конан снова поднялся и в два прыжка очутился на дне ущелья. Перепрыгнув через ручей на другую сторону ручья, киммериец стал по камням карабкаться наверх. Поскольку на смену ярости явилась расчетливая осторожность, Конан поднимался наверх более обдуманно, прячась за валунами и выступами, пристально всматриваясь в открытые пространства и делая стремительные броски к следующему укрытию.
Преодолев значительную часть подъема, он вновь внимательно оглядел валуны и выступы утеса, за которыми прятался убийца. Но киммерийцу так и не удалось его заметить, даже когда он выбрался из ущелья.
Наверху простиралось неширокое травянистое плато, тянувшееся на расстояние полёта стрелы, далее оно переходило в склоны и вершины скалистых Карпатских предгорий. Конан, нахмурившись, обошел плато. Вдруг дыхание его участилось: он заметил на песке след лошади. Пройдя чуть далее, он заметил ещё несколько отпечатков копыт и колышек, воткнутый в землю. Очевидно, кто-то недавно поднялся на это плато, привезя с собой колышек. Спешившись, незнакомец воткнул колышек в землю, привязал лошадь и отошел, чтобы пускать стрелы в Конана. Промахнувшись оба раза, он возвратился к своей лошади и уехал так быстро, что даже колышек с собой не захватил.
Конан сновал вокруг следов, как ищейка, учуявшая запах, чтобы разгадать, в каком направлении скрылся лучник. Но плато местами сильно поросло травой, местами же было каменистым, и потому следов больше не было видно.
Наконец Конан отказался от своей затеи и спустился вниз, где у ручья лежал его мертвый конь. Он снял седло и уздечку и, поднявшись на тропу, потащился к Йезуду, мрачный, с веревкой и седлом на плече. Он брел, раздумывая, как убийца мог так ловко пробраться на плато незамеченным, — наверняка без магии тут не обошлось.
Да, решил Конан, это единственное объяснение. Чародей был не настолько силен, чтобы убить Конана посредством только лишь волшебства, однако он сумел, как викарий, навести морок. Для убийства были использованы лук и стрелы, а чары — только как прикрытие, благодаря которому лучник остался незамеченным.
Конан вернулся в Йезуд в ярости: конь потерян, а враг ушел неотмщенным. Но гнев киммерийца значительно ослаб, когда он увидел Рудабе.
Рудабе не выглядела счастливой.
— Выйдем в сад, Ниал, — сказала она взволнованно. — У меня есть новости.
— Да? — оживился Конан, идя за ней по тропке меж грядок с капустой.
— Ты знаешь викария Харпагуса? Ему стало известно, что я была с тобой в Кшесроне.
— Как он узнал?
— Он вызвал меня и заявил, что некая женщина — имени он не назвал — сообщила ему об этом.
— Клянусь Сэтом! — прорычал Конан. — Уверен, что это шлюха из таверны, Мандана.
— Зачем бы ей это понадобилось? Я ничего плохого ей не сделала!
— Из ревности, моя девочка, разве ты не знаешь женщин? И каковы же намерения Харпагуса?
— Ему хотелось бы получить от меня то, в чём я отказала тебе. В противном случае он угрожает донести господину Феридуну.
Голос Конана стал подобен рычанию леопарда:
— Еще одно свидетельство против этого пса! Если это не он подослал убийцу сегодня на дороге, считай меня стигийцем.
— Что случилось? Тебя пытались убить?
Конан вкратце рассказал Рудабе о своем приключении по дороге из Каршоя.
— Какая жалость, что убили коня! — воскликнула Рудабе. — Но зато ты невредим, а это куда важней.
— Не беспокойся. Расскажи лучше, как может отомстить тебе Харпагус, если ты не уступишь?
— Отдаст на съедение богу-пауку, — мрачно сказала Рудабе. Лицо её было бледно даже в лучах заходящего солнца. — Или велит высечь кнутом и переведет в младшие прислуги. Что меня ждет? Я могу уступить Харпагусу, но, даже если обойдется без последствий, стану так или иначе кормом для Заца; могу отказать похотливому викарию, пригрозив пожаловаться Феридуну. Я могу и заблаговременно пойти к Верховному Жрецу. Но викарий обличит меня, и его слово перевесит.