Конан "Классическая сага"
Шрифт:
Парвез передал Конану волшебный ключ и отсчитал пятьдесят золотых монет.
— Полагаю, эта стрелка понадобится тебе для иных затей. Король Йилдиз высоко бы оценил глаза Заца.
Парвез, подмигнув, протянул руку киммерийцу, которую тот пожал в знак заключения сделки. Глядя на спящую Рудабе, посланник добавил:
— Как ты доставишь свою прекрасную спутницу домой? Хоть она и закутана, я полагаю всё же, что это красавица.
Конан потряс девушку за плечо. Он даже шлепнул её легонько, но без успеха. Рудабе продолжала спать.
— Я отнесу её, — проворчал Конан, поднимаясь. Он взял танцовщицу на руки и пожелал Парвезу доброй ночи. Когда он проходил мимо стола, где сидели спутники Парвеза, Чагор сплюнул на пол и пробормотал грозное ругательство. Не обращая внимания, Конан вышел из гостиницы. Небо было усыпано звездами.
Прохладный ночной воздух не пробудил Рудабе, которая продолжала спать мертвым сном. Конану пришлось подниматься по дороге на холм к воротам Йезуда, неся девушку на руках. Молча прошел он мимо стражников, которые открыли для него маленькую дверцу в воротах. Он был уверен, что бритунийцы не станут наушничать и жрецы ничего не узнают: наемные солдаты и сами частенько впутывались в сомнительные приключения.
Поначалу Конан хотел отнести Рудабе прямо к дверям храма. Но потом он сообразил, что, если он там оставит её спящую, трудно даже вообразить, какие неприятности могут последовать. Да и Конану жрецы будут задавать щекотливые вопросы. Поразмыслив, он пронес её через кузницу в свое собственное жилище.
Ночь была безлунной, и в комнате Конана было темно, как в яме, только угольки светились в жаровне. Продвигаясь наугад, Конан уложил девушку на свой соломенный тюфяк и снял с нее плащ. Рудабе шевельнулась, но продолжала спать.
Конан зажег щепку от жаровни и засветил свечу. Когда он подошел со свечой поближе, он увидел, что Рудабе и в самом деле красавица. Любуясь ею, он пришёл в волнение. Кровь ударила в виски, киммериец поставил свечу и принялся тихонько раздевать спящую гостью.
Он развязал тесемки плаща и откинул его полы, затем расшнуровал тонкую сорочку Рудабе, обнажив её крепкие груди. Слабо освещенная комната поплыла перед глазами Конана, едва только он взглянул на свой трофей. Дыхание участилось. Конан принялся быстро стаскивать с себя платье, но внезапная мысль поразила его.
Конан гордился тем, что никогда не брал женщин силой или обманом. Он охотно откликался на их желания, но ему ещё не приходилось ни принуждать, ни обманывать девушку ложными обещаниями. Овладеть Рудабе, пока она спала, по его понятиям, было почти что равно насилию.
И всё же желание овладеть ею не покидало его. Конан стоял неподвижно как статуя, раздираемый противоположными устремлениями.
Неожиданно к варвару явился образ матери, прекрасной Маев, погибшей от руки вожака гиперборейских бандитов — злобного Дуума. Видение лишь на миг мелькнуло перед ним, это перевесило чашу весов. Сказав себе, что у него ещё будет возможность открыто заслужить любовь девушки, он наклонился и принялся завязывать тесемки её сорочки, и тут Рудабе вновь шевельнулась и открыла глаза.
— Что ты делаешь? — пробормотала она.
— О! — воскликнул Конан. — Ты жива, хвала Митре. Я собирался послушать, бьется ли твое сердце.
— Думаю, ты замышлял что-то другое, — сказала она, поднимаясь. — Кхм… сейчас меня стошнит!
— Только не на пол! Вот сюда! — Конан подтолкнул её к умывальнику и нагнул голову над тазом.
Спустя полчаса, незадолго до полуночи, Конан оставил Рудабе, умытую и трезвую, у двери храма на северной стороне.
— Спасибо, — сказала девушка, — но тебе не следовало так щедро угощать меня киросским.
— В другой раз я буду скупей. Когда мы увидимся снова?
Девушка вздохнула:
— До того как Феридун стал Верховным Жрецом, можно было подойти к этой двери и стукнуть четыре раза. Старик Оксиатрес открывал, и ты, заплатив ему монетку, вызывал девушку, с которой хотел поговорить. Но с Феридуном все это прекратилось. Теперь нужно ждать, пока жрецы снова отпустят меня домой, а когда это будет — и самому хитроумному астрологу не предсказать. Встретимся опять при случае в доме у моей матери.
— Тебе бы хотелось пойти опять в гостиницу Бартейка?
— О нет! Я не отважусь теперь и носа высунуть за городскую стену. Чудом Дариус не узнал меня, но второй раз я не пойду на такой риск.
Девушка быстро поцеловала его и ушла. Конан возвратился к себе в кузницу, угрюмо ворча. Если бы он воспользовался ею сонной, навряд ли бы он чувствовал себя таким дураком, как теперь.
Глава 8
Восемь глаз Заца
Несколько дней Конан провел за работой. Он надеялся вновь увидеться с Рудабе в доме её матери, но девушка не появлялась.
— Жрецы так загрузили бедную девочку, — жаловалась Амитис, — что никак нельзя угадать, когда она опять заглянет к нам. Они обещали, что будут отпускать её четырежды в месяц; но надо считать везеньем, если удастся выкроить хотя бы три свободных вечера.
Когда Конану удалось наконец справиться со всей накопившейся ещё при старом кузнеце работой, он почувствовал себя свободней. Ежедневно час-другой он объезжал своего коня. Однажды он остановился близ гостиницы Бартейка, чтобы побеседовать с Парвезом, который выказывал явное беспокойство.
— Не могу же я освободить её, не зная, где её прячут! — возразил Конан.
— Постарайся узнать, — сказал Парвез. — Ходят слухи, что переворот, на который намекали жрецы, начнется уже через неделю.
— Возможно, ты прав, — проворчал Конан. — Я сделаю все, что смогу.
На следующий день Конан вновь посетил службу в храме Заца — отчасти из желания быть на хорошем счету у жрецов, но также и затем, чтобы освоиться с планировкой. Он выслушал разглагольствования Феридуна о грядущем великом очистительном перевороте. Когда появились танцовщицы, он сосредоточил все свое внимание на Рудабе. В нем закипало желание при виде её обнаженного тела, прикрытого только редкой паутиной из чёрных блестящих бусин. В чашу прислужника он опустил большую по стоимости, чем в первый раз, монету: пусть думают, будто он склоняется к культу Заца.