Конан "Классическая сага"
Шрифт:
— Пока вы тут сражались, — вставил Бартейк, — она ускользнула к себе в комнату с другим посетителем. Он из твоего же отряда, капитан.
Хозяин крикнул сыновьям, чтобы те убрали мёртвое тело и вымыли и отскребли дочиста пол.
— Зац да спасёт меня от пары других таких глупцов!
Катигерн криво усмехнулся:
— Ты прав, дружище, мы оба были дураками, рискуя жизнью из-за простой потаскухи. — Он зевнул. — Что касается меня…
— Погоди, — проворчал Конан. — Давай-ка поглядим на того, кто пытался воткнуть в тебя кинжал. Поставь поближе лампу, хозяин.
Перевернув мертвеца, Конан увидел, что это был типичный замориец, маленький, худой и смуглый.
— Тебе он знаком, Бартейк? — спросил Конан.
— Конечно! — ответил хозяин. — Он приехал сегодня на муле и намеревался переночевать, назвался он Вартраном из Шадизара.
— Прежде ты его когда-нибудь видел?
— Нет. Почтить бога-паука съезжаются паломники со всей Заморы.
Конан ловко обшарил мёртвое тело. К поясу Вартрана был подвешен кошель, полный серебряных и медных монет, там же Конан нашёл маленький пергаментный свиток.
Развернув его, Конан нахмурился:
— Катигерн, ты читаешь по-заморийски?
— Нет! Я с трудом читаю на своем родном языке. А ты?
— Как-то выучил несколько заморийских букв, но давно уже позабыл.
— Дайте-ка мне взглянуть, — попросил хозяин таверны.
Поднеся пергамент поближе к лампе, он беззвучно зашевелил губами, пытаясь разобрать замысловатую вязь строк. Но, разочарованно пожав плечами, он всё же вернул свиток Конану.
— Это старый заморийский алфавит, — сказал он. — Мы не используем его с тех пор, как Митридат Первый усовершенствовал нашу систему письма. Возможно, какой-нибудь жрец в Йезуде сумеет это разобрать, а я не могу.
— Можно взглянуть? — промурлыкал некто тихим высоким голосом с особым иноземным акцентом. Стигиец, которого Конан видел ранее, стоял теперь возле него и глядел выжидательно. — Наверное, я смогу помочь вам.
— А кто ты будешь?
Бритоголовый улыбнулся:
— Я Псамитек из Луксура, бедный ученый-оккультист.
Хмыкнув, Конан передал ему свиток, и стигиец принялся изучать его при колеблющемся свете лампы.
— Ну-ка, ну-ка… «Я — Тугрил, Верховный Жрец Эрлика, клянусь своим богом, что уплачу десять тысяч золотых монет за голову…» Что за имя?.. «Конана… киммерийца». Что вы скажете, почтенные? Кто такой этот Конан? Есть ли среди нас человек с таким именем?
Катигерн мельком оглядел комнату. И он, и Конан отрицательно покачали головами.
— Припоминаю, что два года назад, — сказал Бартейк, — будучи в Шадизаре, я что-то слышал о знаменитом воре по имени Конан. Я давно забыл эту историю, но сейчас пергамент напомнил мне о ней. Говорили, наглость этого вора была столь велика, что каждый стражник в Шадизаре мечтал о его поимке. Но в конце концов киммериец бежал из страны неизвестно куда.
— Вот оно что… Не сомневаюсь, здесь есть некая загадочная связь. Этот Конан и в самом деле незауряден, иначе бы туранский жрец не предлагал за его жизнь королевское вознаграждение. На эту сумму можно приобрести библиотеку оккультных трудов, величайшую в Стигии. — Вздохнув, ученый свернул пергамент и положил его в свою суму. — Послание не относится ни к кому из присутствующих; надеюсь, не будет возражений, если я оставлю его себе. Хороший пергамент стоит дорого, а этот я выскоблю и использую снова. Доброй ночи вам всем.
Он скромно поклонился и ушел. Конан хотел было потребовать, чтобы ему вернули свиток, но понял, что тогда все догадаются, кто он такой в действительности. Чтобы скрыть свое неудовольствие, он повернулся к Катигерну:
— Капитан, самое лучшее сейчас — выпить. Мы это заслужили, к тому же я не знаю наиболее подходящего способа промотать добычу.
— Ладно, — согласился Катигерн. — А завтра я доложу об убийстве викарию. Тебе, наверное, придется быть моим свидетелем.
— Разве цивилизация не похожа на преисподнюю? — спросил Конан. — Убил противника, защищаясь, — тут же пиши докладную какому-нибудь чинуше.
Поздно вечером, когда уже загорелись звёзды, стражники из Вольного отряда с удивлением увидели, как их капитан и городской кузнец, обнявшись, поднимаются по крутой дороге на утёс. Оба ревели во всю глотку, не одну, а сразу две песни — каждый свою.
Глава 7
Вино из Кироса
Спустя три дня Конан вместе с Ларом пришёл домой к Амитис и застал там Рудабе.
— Здорово, сестра! — воскликнул мальчик. — Это наш новый кузнец, всемогущий господин Ниал. Он разрешает мне держать заготовку на наковальне, пока он кует. А сегодня он объяснил мне, как металл меняет цвет, когда нагревается или охлаждается. Я тоже буду кузнецом.
— Ты так добр, господин Ниал! — просияв, сказала Рудабе.
Конан взглянул на девушку, и глаза его вспыхнули жгучей голубизной. Рудабе была выше и несравненно красивей, чем другие заморийки; не из тех красавиц, что выбирают правители для своих сералей, но миловидная, румяная, с правильными чертами лица. Незамысловатого покроя туника и панталоны из грубой шерсти — повседневный наряд замориек — не могли полностью скрыть привлекательности округлых форм танцовщицы.
— Мама пересказала мне несколько историй с необыкновенными приключениями, которыми ты потчевал её с братом. Твои повествования правдивы?
— Да, почти, — усмехнулся Конан. — Хотя хороший рассказчик должен кое-что приукрасить ради увлекательности. Не тебя ли я видел во время последнего богослужения танцующей перед Зацем?
— Да, меня, если ты был среди молящихся.
— Сейчас ты одета теплей, чем тогда.
Девушка улыбнулась, ничуть не смутившись.
— Верно. Но пусть тебя не обольщает мой храмовый костюм: я не хочу стать жертвой Заца за то, что доставила мужчине минутное удовольствие.
— Каждый, кто попытается скормить тебя этому раздувшемуся клопу, будет иметь дело со мной, — пробурчал Конан.
— Красивая и смелая речь, господин Ниал, но вряд ли ты сможешь изменить мою судьбу, если жрецы вынесут такое решение. — Девушка вздохнула. — Иногда мне кажется, что святые отцы доводят добродетель до степени порока, но, раз уж я сделала выбор, надо идти до конца.
— Когда истекает срок твоего служения?
— Через восемь месяцев.
— И что же потом? — расспрашивал Конан, пока Амитис расставляла тарелки с тушеным мясом.
— Выйду замуж за местного парня, надеюсь. Некоторые давно уже поглядывают на меня, но мне сейчас не до того. Храмовые обязанности поглощают меня целиком.