Конан не знающий страха
Шрифт:
Припадая к земле, ступая легко и бесшумно, Конан то двигался, то замирал на пути к зверю. Олень, подняв голову, монотонно двигал челюстями. Конан знал, что сможет приблизиться к оленю почти вплотную. Главное, чтобы примитивный глаз животного не засек движения. Медленно передвигаясь, Конан любовался изогнутой шеей зверя, блеском его глаз, новыми бархатистыми рожками. Так постепенно приблизился Конан к оленю на полет копья.
Вот зверь снова пригнул шею к земле, Конан выбросил вперед руку, и копье бешено просвистело в воздухе. Метание копья в цель — труднейшее
Обычно охотники целятся в область лопатки, там совсем рядом сердце. Но даже если рука дрогнет и копье попадет в легкое или в брюхо — догнать и добить раненого зверя — дело минутное.
Конан предпочитал честную игру: либо мгновенная смерть, либо чистый промах.
За ухом зверя темнело пятнышко. В него-то и целился Конан. Задача была трудной. Это признал бы любой опытный боссонский лучник. Вряд ли стоило рисковать. Но Конан рискнул.
Копье попало в цель. Олень рухнул на передние ноги. Потом медленно завалился на бок. Конан ринулся вперед, чтобы добить зверя. Но это было излишне.
Не спеша принялся Конан свежевать тушу. Для удобства он снял с себя широкий ремень с мечом и зацепил его за ближайшую корягу. Рядом он положил копье.
Олень был наполовину освежеван, когда рядом послышался шорох. Конан подскочил с зажатым в руке окровавленным ножом.
Человек, лениво прислонившийся к дереву, был ниже Конана на фут, но столь же широк в плечах и крепок телом. Волосы у них были одного цвета, но глаза преследователя и его кожа были заметно темнее.
"Ну и болван же я!" — пронеслось в голове Конана. Человек держал в руках его пояс и окровавленное копье. Это был пикт. Кровный враг всех киммерийцев.
— Цена глупости — жизнь, — сказал пикт.
— Даже с мечом против ножа тебе меня не убить, поганый пикт! — отозвался Конан. От сознания позора у него запылали уши.
Пикт улыбнулся во весь рот, и боевая окраска на его лице превратилась в забавную гримасу:
— Возможно. Однако ты слишком быстро забыл мои уроки.
Конан снова принялся свежевать тушу:
— Забыл, как же… Оружие должно лежать не дальше расстояния вытянутой руки. Еще отец учил меня этому.
— Ты, видно, о бабах размечтался. Да только трупу они ни к чему. Любой пикт мог сейчас запросто прикончить тебя.
Конан только головой мотнул в ответ.
Это случилось пару месяцев назад, когда киммериец пробирался среди холмов по Дебрям Пиктов. За ним гнался отряд черногорцев. Дело было уже совсем дрянь. Вдруг Конан увидел неприметную, хорошо укрытую в горных складках пещеру. И в этой-то пещере встретил он пикта из Большой Долины. Звали пикта Тахач. Спасаясь от другой банды черногорцев, он уже вторую ночь отсиживался в этой пещере.
Трое суток вынужденного бездействия они провели, треплясь о своих ратных и охотничьих подвигах. А когда опасность миновала, еще пару недель они вместе мотались по Черногорью в поисках добычи.
Тахач,
Конан вынужден был сознаться, что рядом с пиктом он слабак. Тот мог запросто обставить Конана и во время разбойных вылазок, и в знании леса.
Скитаясь в поисках пропитания, они, как самые завзятые мародеры, грабили редкие становища. На их поимку был снаряжен специальный отряд. Именно тогда и получил Конан свое ранение. Именно эти раны врачевала Наэфа, дочь Халги.
Тогда пикт пропал из поля зрения Конана. Был ли он вообще жив? Конан не знал.
И вот теперь Тахач стоит перед ним, живой и невредимый, лоснящийся от медвежьего жира.
— Олень что надо.
— Бери. Мне все равно не унести одному.
Пикт нагнулся к оленю, достал из его брюха кусок печени, взял ее в обе руки и принялся с аппетитом за еду. Конан всегда хотел перенять кое-то из боевых приемов пиктов, их умение читать лесные тропы. Но представления о вкусной и здоровой пище у них были разные.
— Как же ты спасся?
— Я день просидел с головой в болоте. Дышал через сухой тростник. Этот трюк хорошо знаком равнинным обитателям. Горцы его не знают.
Тахач нагнулся за следующим куском. Кровь брызнула на ожерелье, закрывавшее большую часть груди пикта. Ожерелье было отличным, состояло оно из множества медвежьих клыков. Запястье пикта украшали браслеты из кабаньих бивней, а роскошную волчью шкуру, наброшенную на плечи, венчала ужасная оскаленная пасть. Когда пикт бежал и ветер задувал в открытую волчью пасть, та издавала нечто душераздирающее, очень похожее на волчий рык. В общем, пикт был отличным охотником, и ему хотелось, чтобы это дошло до ума каждого
встречного.
Конан порубил тушу на части. Тот кусок, который в силах был поднять, взвалил себе на плечи. Поскольку копье и меч уже изрядно оттягивали плечо, ноша показалась Конану тяжелой.
Пикт сыто и довольно отрыгнул:
— Если тут рядом, я могу помочь.
Он легко взвалил на плечи остаток туши. Смрадный запах его, казалось, не беспокоил, а кровь, размазанную по рукам и ногам, он и вовсе не замечал.
— Где твоя нора?
— Тут, рядом. В становище киммерийцев. Мы успеем туда еще до заката.
— Ну, только не я. Меня свои же и пристукнут: виданное ли дело — иметь в друзьях киммерийца!
Халга увидел бегущих к становищу сыновей и понял: что-то случилось.
— Всадники! Человек тридцать! — крикнул, вбегая в ворота, старший.
— Пикты?
— Да еще работорговцы, сволочь наемная; пара боссонитов, гандеры… еще кто-то…
"Вот бы Конана сюда!" — пронеслось в голове Халги. И впрямь, быстрый клинок Конана пришелся бы как нельзя кстати. Даже родные стены становища не помогут четырем воинам в битве с тридцатью вооруженными до зубов головорезами.