Конан. Пришествие варвара (сборник)

Говард Роберт Ирвин

– Она любила жизнь во всех ее проявлениях – это ее единственный грех, – сказала стигийка. – Она приняла любовь смерти, чтобы получить жизнь. Ей невыносима была мысль о старости и морщинах, о смерти, будучи ссохшейся и поблекшей. Она отдалась тьме и получила в подарок жизнь – жизнь, неподвластную старости и увяданию. Она укрылась во мраке, обманув смерть…

Конан свирепо взглянул на нее сузившимися глазами. Повернувшись, он сорвал крышку с саркофага. Там было пусто. От смеха девушки, прозвучавшего за спиной, кровь застыла у него в жилах. Конан резко обернулся к ней, чувствуя, как сзади на шее шевелятся волоски.

– Ты –

Акиваша!

Она вновь рассмеялась, тряхнула блестящими волосами и раскинула руки:

– Да, я – Акиваша! Я – женщина, никогда не знавшая ни смерти, ни старости. Та, которую глупцы считают вознесшейся на небо к богам, покинувшей землю во всем цвете юности и красоты, чтобы вечно царствовать в какой-нибудь небесной стране! О нет! Лишь во тьме могут смертные достигнуть бессмертия. Десять тысяч лет назад я умерла, чтобы жить вечно. Люби же меня, могучий варвар!

Гибко вскочив, она подбежала к нему, приподнялась на цыпочки и обняла его за шею. Глядя сверху вниз в ее прекрасное запрокинутое лицо, Конан ощутил пугающее влечение – и ледяной страх.

– Люби же меня, – шептала она, откинув голову, смежив глаза и приоткрыв губы. – Дай мне крови, дай обновить мою юность и поддержать вечную жизнь! Я и тебя могу сделать бессмертным. Я дам тебе мудрость всех веков, открою тебе тайны, хранившиеся во мраке храмовых подземелий тысячелетие за тысячелетием. Я сделаю тебя королем призрачных орд, пирующих меж древних могил, когда ночь окутывает пустыню и летучие мыши резвятся в лунном луче. Мне надоели жрецы, маги и пленницы, которые так истошно кричат у порога смерти. Мне нужен настоящий мужчина… Люби же меня, варвар!

Она склонила темноволосую голову на его могучую грудь, и он ощутил острый укол в основание шеи, у горла. Выругавшись, Конан оторвал девушку от себя и швырнул прочь, на ложе.

– Будь ты проклята, упыриха!

Кровь тонкой струйкой сочилась из крохотной ранки.

Акиваша взметнулась на ложе, точно змея, изготовившаяся укусить. Желтое адово пламя горело в ее огромных глазах. Ее губы раздвинулись, обнажив острые белые зубы.

– Глупец! – выкрикнула она. – Ты думаешь спастись от меня? Ты кончишь свою жизнь здесь, со мной, в темноте! Я завела тебя глубоко в подземелья, и одному тебе отсюда не выбраться. Ты не сумеешь одолеть или миновать тех, кто стережет эти туннели. Если бы не я, сыны Сета давно уже набили бы твоей плотью утробы. Я еще напьюсь твоей крови, глупец!

– Прочь, пока я не изрубил тебя на куски! – зарычал Конан, и по его телу пробежала дрожь отвращения. – Может, ты и вправду бессмертна, но я тоже не шутки шучу!

Он попятился к арке прохода, сквозь который они вошли… и тут свет неожиданно погас. Все свечи потухли одновременно, хотя каким образом, Конан так и не понял: Акиваша их не касалась. Он услышал за собой смех упырихи, сладкий, как яд, как музыка преисподней. Конан зашарил по стене в поисках выхода, покрываясь потом и чувствуя, что пропал. Нащупав проход, он ринулся наружу, не особенно разбираясь, та ли это арка, которую искал, или другая. Единственная мысль билась у него в голове: скорее покинуть зловещий чертог, где столько веков обитала прекрасная и омерзительная живая покойница.

Точно в дурном сне, мчался он вперед и вперед по темным закоулкам извилистых подземных туннелей. Сзади и по сторонам то и дело слышались шорохи ползущих тел, а однажды вновь донеслось

эхо сладостного и жуткого смеха Акиваши. На каждый звук, примерещившийся или реальный, Конан отвечал яростным взмахом ножа. Один раз его клинок вспорол нечто податливое и тонкое – паутину? В отчаянии Конан чувствовал, с ним играют, завлекая его все глубже и глубже в беспредельную ночь, где его разорвут клыки и когти чудовищ…

Но к ужасу киммерийца примешивалась тошнотворная горечь открытия, которое он сделал. Древняя легенда об Акиваше повествовала не только о зле и пороке, но еще и о юности, бессмертии и красоте. Для многих и многих мечтателей, поэтов и влюбленных Акиваша не просто принцесса стигийских сказаний – она представала символом вечной молодости и красоты, сияющей в далеких чертогах богов. И вот какова оказалась отвратительная правда. Вечная жизнь была в действительности мерзостным извращением.

К физической гадливости, которую испытывал Конан, примешивалось жестокое разочарование. Рухнула мечта, которой так долго поклонялись мужчины. Сверкающее золото на поверку оказалось слизью и вселенской гнусностью. И волной накатила безысходность: а не тщета ли все? Не тщетны ли все мечты и надежды людей?..

Теперь он точно знал, слух его не обманывает: за ним гнались, и преследователи подбирались все ближе. Во тьме звучали шорохи, каких никогда не производили звериные лапы, тем более человеческие ноги. Конан повернулся лицом к наседающим тварям и стал медленно пятиться, не видя ничего и никого. И вдруг все шорохи разом умолкли. Конан обернулся и разглядел в другом конце длинного коридора слабенький огонек.

XIX. В Зале Мертвых

Конан осторожно крался в направлении огонька, чутко прислушиваясь к тому, что делалось за спиной. Звуков погони больше не было слышно, хотя он нутром чувствовал: там, во тьме, кто-то ждал удобного случая напасть, растерзать, кто-то охочий до человеческой плоти.

Огонек между тем не стоял на месте – он плыл вперед, слегка подпрыгивая. Потом Конан разглядел его источник. Туннель, которым он пробирался, пересекал другой, более широкий. И по нему двигалась странная процессия – четверо рослых, изможденных людей в черных одеяниях с капюшонами. Каждый опирался на посох, а предводитель нес в руке факел, горевший неестественно ровно. Точно призраки, миновали они затаившегося киммерийца, оставив после себя лишь меркнущий отсвет. Неописуемой жутью веяло от этой четверки. Они не были стигийцами; подобных им Конан никогда не видал и даже усомнился, принадлежат ли они вообще к роду людскому. Гораздо более походили они на духов, бродящих в заколдованных подземельях…

Не дожидаясь, пока вновь сомкнется тьма и сзади нападут неведомые твари, Конан ринулся по коридору вперед. Выскочив в широкий туннель, он снова увидел таинственную четверку – они далеко ушли и двигались прочь, окруженные сиянием факела. Конан беззвучно поспешил следом, но почти сразу вынужденно распластался по стене – остановившись, они сбились в кучку и, казалось, совещались о чем-то. Неожиданно они повернули назад, и Конан торопливо нырнул в ближайший проход. Он успел привыкнуть к темноте, хотя ночного зрения ему не было дано. Пошарив перед собой, он обнаружил, что туннель изгибается. Конан спрятался за ближайшим поворотом, не желая попасться на глаза тем четверым.