Конан. Пришествие варвара (сборник)
Шрифт:
Казалось, их сердца вот-вот вырвутся из грудных клеток, но моряки отчаянно гребли, и лодки быстро плыли к кораблю. Вот уже показалась зеленая река, под ее натиском деревья рушились, как подрубленные, тонули в нефритовой влаге, исчезали. Поток вырвался на песчаный пляж, достиг кромки прибоя, и зелень морской воды приобрела еще более густой и зловещий оттенок.
Пираты не рассуждали, они повиновались только инстинктивному страху, напрягая измученные мышцы, выжимая из них последние силы. Они ничего не знали о преследующем их колдовстве, но понимали, что соприкосновение с этой мерзкой зеленой струей ничего хорошего не даст ни телам, ни душам.
Один лишь Конан знал
Но тут лодки ткнулись в борт «Головореза», матросы полезли вверх по снастям. О том, чтобы поднять шлюпки на борт, не могло быть и речи. Лишившуюся чувств Санчу внес на борт корабля Конан на своем широком плече. Барахский пират бесцеремонно сбросил ее на палубу и взялся за руль, выкрикивая четкие приказы жалким остаткам экипажа. Никто ему не перечил – все инстинктивно почувствовали в нем вожака.
Шатаясь, как пьяные, пираты брались за снасти. Не отошедшие от дурмана мозги бездействовали, руки машинально выполняли команды нового капитана. Кое-как они выбрали якорную цепь, кое-как поставили паруса, и те сразу наполнились ветром. Судно встряхнулось, накренилось и величаво повернуло бушприт в открытое море. Конан глянул в сторону берега. Подобно языку зеленого огня, хищная лента лизала воду в длине весла от руля «Головореза», не отставала, но и настичь уже не могла. Конан перевел взгляд с зеленого потока на белый песок пляжа, затем на холмы, которые таяли в голубом мареве.
К киммерийцу вернулось самообладание. Он окинул взглядом окровавленных, тяжело дышащих товарищей и ухмыльнулся. Санча уже стояла рядом с ним, по ее щекам бежали слезы – девушка еще не скоро придет в себя. Конан где-то потерял пояс с ножнами, его шаровары превратились в окровавленные лохмотья. В крови был и меч, который он воткнул перед собой в палубу. Густые черные волосы киммерийца слиплись от крови, ухо разорвано. Руки, ноги, грудь и плечи в шрамах, как будто он вышел из схватки с дюжиной пантер. Но он ухмылялся, крепко стоя на могучих ногах, и поворачивал руль, радуясь возвращению сил в мышцы.
– И что же будет теперь? – робко спросила девушка.
– Будет жизнь пиратов, морских бродяг! – расхохотался Конан. – Пусть у меня сейчас не команда, а шайка жалких дураков в драных штанах, но они вполне способны управиться с кораблем, а в любом порту мы найдем новых матросов. А ну-ка, малютка, иди ко мне! Кажется, сегодня я заслужил твой поцелуй.
– Поцелуй? – истерически взвизгнула Санча. – Ты сейчас способен думать о поцелуях?
Его смех был громче хлопанья парусов. Он сорвал девушку с палубы могучей рукой, привлек ее к себе и горячо поцеловал в ярко-красные губы.
– Я сейчас способен думать о жизни! – выкрикнул он. – Мертвых товарищей не воскресить, но зато у меня теперь есть корабль, и команда сорвиголов, и девушка с губами, как вино, – а больше ничего и не нужно. Эй вы, морские бродяги, залижите свои раны и несите сюда пиво – выпьем за наше возвращение из ада! Скоро вам придется поработать на этом судне, как никогда в жизни не работали, а пока веселитесь, пляшите и пойте. Довольно нам бороздить пустые моря! Пойдем туда, где в портах скопились несметные богатства, где торговые суда битком набиты ценными товарами.
И «Головорез», словно окрыленный его словами, еще быстрее побежал по волнам.
Сплошь негодяи в доме
Один
Во время одного из дворцовых празднеств Набонидус, Багряный Жрец, вежливо коснулся руки молодого аристократа Мурило. Мурило повернулся и встретил загадочный взгляд, подивившись скрытому в нем намеку. Они не обменялись ни единым словом. Набонидус изящно поклонился и сунул ему в руку золотую шкатулку. Молодой человек знал – Набонидус не делает ничего, не имея на то причин; он извинился и под первым удобным предлогом поспешно вернулся к себе. Он раскрыл шкатулку и обнаружил там человеческое ухо; посмотрев на необычный шрам, пересекающий его, он понял, кому оно некогда принадлежало. Мурило бросило в жар, больше он не сомневался в значении того взгляда, с которым Набонидус передал ему шкатулку.
11
Однако, несмотря на свои напомаженные черные локоны и щегольскую наружность, Мурило не был безвольным трусом, который без борьбы кладет голову на плаху. Он не знал только, играет ли Набонидус с ним в кошки-мышки или же хочет дать ему шанс добровольно уйти в изгнание. Судя по тому, что он все еще жив и находился на свободе, ему давалось по меньшей мере несколько часов сроку – вероятно, для медитации. Но ему не требовалось никакой медитации для принятия решения. Сейчас ему необходимо одно – орудие. И судьба создала для него такое орудие, которое в тот момент, когда молодой дворянин, сидя в своем доме, в квартале, застроенном мраморными дворцами с пурпурными башнями, дрожал и размышлял, предавалось своей деятельности в нищем районе между низкопробными кабаками и домами терпимости.
Жил-был жрец Ану, храм которого, стоящий на краю нищего квартала, повидал не только смиренное благоговение и молитвы прихожан. Жрец этот, человек крайне несимпатичный, жирный, откормленный, не только укрывал краденое, но и шпионил. Обе эти профессии приносили невероятный доход, потому как та часть города, что находилась возле его храма, так называемый Лабиринт, представляла собой смешение извилистых переулков и грязных пивных, где встречались наиболее отчаянные головорезы со всего королевства. Самыми дерзкими и отпетыми из них были некий гандерландец, бывший наемник, и один варвар, киммериец. Однако жрец Ану коварно позаботился о том, чтобы гандерландца схватили и публично повесили на рыночной площади. Киммерийцу посчастливилось бежать. По возвращении он узнал о предательстве жреца, явился ночью в храм Ану и сделал жреца короче ровно на одну голову. Это вызвало в городе серьезные волнения. Поиски убийцы протекали безрезультатно, пока одна женщина не выдала его властям и не привела капитана с его отрядом к той норе, где варвар отсыпался после попойки.
Когда они попытались схватить его, он проснулся. Все еще пьяный, но полный дикой ярости, он повалил капитана и прорвался сквозь ряды нападающих. Он бы ушел от них, если бы выпитые в ту ночь крепкие напитки не затуманили ему мозги. Запутавшись и плохо соображая, он в страшной спешке промахнулся и, вместо того чтобы выскочить в раскрытую дверь, врезался в каменную стену так сильно, что потерял сознание. Когда оно к нему вернулось, он уже находился в самой надежной тюрьме города, прикованный к стене цепями, которых даже его варварские мускулы не в состоянии были порвать.