Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля
Шрифт:
— Но почему? — спросил я. — Чем я кому-то мешаю? Что вам до меня? Кто вы?
— Как много вопросов, — сказал мужчина. — И ни один из них не получит ответа. Вы лезете не с свое дело, вам же сказано. Теперь вы должны исчезнуть.
— Разве смерть моего брата — не мое дело? — не выдержал я.
— Нет, — сказал голос. — Вы приехали и похоронили его. Это было ваше дело. А теперь ваше дело — отчаливать отсюда и заниматься своими делами. В общем так: либо вы сегодня же исчезаете сами, либо вы завтра исчезаете с нашей помощью. Пока.
В трубке
Я опустился на табуретку и тут же пожалел об этом. Потому что пока разговаривал с незнакомцем, забыл о том, что тут же сидит Лариса. Она смотрела на меня, не отрываясь.
— Кто это был? — спросила она.
«Можно подумать, что ты не знаешь», — хотел было ответить я, но сдержался.
— Звонили те, кто убил Васю, — ответил я вслух.
— Что они хотели?
— Они сказали, чтоб я не совал нос не в свое дело. Этим «не своим» делом они называют обстоятельства гибели моего брата.
— А ты совал нос в это дело? — спросила Лариса, и лицо ее пошло красными пятнами. Губы задрожали и перекосились…
«Ага, — подумал я. — Испугалась, сволочь?»
Я встал и пошел к себе в комнату. Достал чемоданчик и стал укладывать вещи…
— Ты куда? — вдруг появилась в дверях комнаты Лариса. Глаза ее были жалобные и несчастные.
— Я уезжаю домой, — сказал я как можно спокойнее. — Мне посоветовали уехать домой. Вот я, как послушный мальчик, и уезжаю. У меня, кстати, постановка скоро. Так что сроки репетиций поджимают. — Я хотел еще добавить, что, вероятно, о самой Ларисе есть кому позаботиться и без меня, но и теперь промолчал.
Зачем вызывать бесплодные скандалы? Моральный облик Ларисы был мне не вполне понятен, но я знал о ней уже достаточно, чтобы не желать вообще никогда ее видеть…
Не то, что устраивать с ней «разборки».
— Когда ты едешь? — спросила она.
— Сейчас, — сказал я. — Прямо сейчас.
Она помолчала, но я чувствовал, что она стоит сзади.
«А не грохнет ли она меня сейчас чем-нибудь тяжелым по голове? — мелькнула шальная мысль. — А что? Вполне возможно… Правда, я не знаю, зачем, но вокруг столько непонятного, что вполне можно допустить и это…»
Удара не последовало.
— Ты обещал одолжить мне триста тысяч, — вдруг жалобно сказала Лариса. — Впрочем, если ты не можешь… Тогда поменьше. Сколько дашь. Я верну.
Моя спина ощутимо напряглась и она, наверное, почувствовала это.
«Я еще после всего увиденного должен давать ей деньги в долг, — раздраженно подумал я. — Только бы не не видеть эту бесстыжую рожу! Вот повернуться бы и сказать ей: проси деньги у того, перед кем ты сегодня ползала раком на коленях. Пусть он тебе и дает!»
Но ничего подобного я не сказал. Только протянул ей двести тысяч и произнес:
— Я тут потратился. Вот тебе двести. Потом отдашь.
— Спасибо, — сказала Лариса, но не ушла, а продолжала стоять сзади, наблюдая, как я застегиваю чемодан.
— Послушай, —
От неожиданности я резко повернулся, и чемодан упал на пол с глухим стуком.
— Со мной? — поразился я. — Куда?
— Ну, к тебе, — смущаясь, ответила она. — Мне здесь очень тяжело оставаться. Я бы хотела хоть на время куда-то уехать. Вот я и подумала…
Она помолчала секунды три и добавила:
— Ты ведь один там живешь?
От такого нахальства я даже онемел на некоторое время. Поднял чемодан, поставил его. Потом искоса посмотрел на Ларису, чтобы удостовериться в том, что она говорит все это серьезно. Она была серьезна. Это меня возмутило еще больше. Это надо же, набраться такой наглости…
Если бы она еще была нормальной женщиной, то я, может быть, действительно как вдове брата предложил бы ей свою помощь и поддержку. Но теперь, когда я знал о ней такое…
— Ты знаешь, — спокойно сказал я. — Мне, конечно, известно, что в некоторых племенах в Африке или еще где-то там принято брать в жены вдову брата… Но мы не в Африке живем.
— Я и не просила, — ответила она. — Я только хотела уехать куда-нибудь отсюда… Чтобы не сидеть тут.
Ее лицо пылало. Она, вероятно, была возмущена моим ответом, хотя старалась не показывать виду. Но меня все это уже не волновало.
— Я должен поехать один, — произнес я твердо, давая тем самым понять, что этот несуразный разговор окончен и не следует его продолжать. Лариса повернулась, я услышал, как скрипнули половицы, и вышла. Слава Богу, подумал я.
Попрощались мы сухо. Лариса хотела по привычке поцеловать меня в щеку, но я инстинктивно так шарахнулся от нее в сторону, что она все поняла.
— Тебе удалось что-нибудь узнать? — спросила она у меня, и ее рот опять перекосился от напряжения.
— Кое-что, — ответил я. — Достаточно для того, чтобы желать уехать отсюда как можно скорее. — После этого я не выдержал и спросил ее: — Кстати, а где же все-таки ценности Васи? Или деньги, которые за них выручены? Я ведь так и не понял.
Лариса секунду смотрела на меня расширившимися глазами, потом вдруг резко припала к дверному косяку, так что, даже ударилась головой. И зарыдала. Это произошло мгновенно, я даже опомниться не успел.
— Их нет, — произнесла она сквозь рыдания. — Их больше нет… Не спрашивай меня об этом. Я все равно ничего не понимаю в том, что случилось.
— Просто мне кажется, — сказал я, — что Вася погиб именно из-за этих побрякушек. А теперь ты ничего не можешь сказать.
Лариса продолжала плакать и сквозь слезы и всхлипывания повторяла:
— Нет, не знаю. Не скажу, не знаю… Их нет.
«Вероятно, именно от этого меня и предостерегал голос по телефону, — подумал я. — Наверное, именно это он имел в виду, когда требовал чтобы я уехал, и не „совал нос“. И вообще — ничего я сейчас тут не добьюсь. На самом деле пора ехать, а не вести разговоры с этой бабой».