Концерт для скрипки со смертью

Хэррод-Иглз Синтия

– Тернхэм-Грин, – наконец произнесла она без всякой интонации.

Он облизнул пересохшие губы.

– Это мне по пути, – проговорил он голосом, каким мог бы разговаривать рыбий скелет. – Я живу в Рюислипе.

– Вы можете проводить меня, если обещаете не штрафовать за превышение скорости.

Желудок его взлетел к самому горлу, как скоростной лифт, и он кивнул, и они направились к своим машинам, стоявшим одна за другой на боковой улице. Даже дойдя до крайности, он продолжал уверять себя, что не думает делать ничего плохого, что ему было бы очень легко потерять ее из виду при поездке через весь город. Но, конечно, она тоже это понимала, и было уже слишком поздно, он опоздал с этим на несколько часов.

Ехать в сторону Чизвика достаточно долго, чтобы Слайдер мог обо всем подумать и несколько раз испугаться того, о чем думал. Уж почти двадцать лет минуло с тех пор, как он занимался любовью с кем-то, помимо Айрин, и прошло много времени – Боже ты мой, это уж в самом деле уже больше года, – как он занимался этим с самой Айрин. Высокие моральные и общественные соображения толкались в поисках места в его съежившимся мозгу рядом с тихим и подлым беспокойством об обычаях, ожиданиях, осуществлении и даже о нижнем белье до такой степени, что желание было подавлено и он уже не мог больше думать о каких-либо хороших и достаточных причинах делать то, что он уже делал.

И, тем не менее, он продолжал следовать за ней почти автоматически, удерживаясь в двух корпусах от хвостовых огней ее «Альфы Джи-Ти», повторяя ее правые и левые повороты как жеребенок, следующий за кобылой, потому что сделать что-то другое могло толкнуть его к принятию того решения, которое он уже не был способен выполнить.

Наконец они остановились, припарковались и вылезли из машин. Пустые извинения сами собой складывались в его мозгу, и, если бы она заговорила с ним или хотя бы взглянула на него, он скорее бы промямлил бы их и сбежал. Но она уже держала наготове ключи от своей квартиры, открыла дверь и вошла не оглядываясь, оставив ее открытой для него, так что он просто последовал за ней, как будто момент для принятия окончательного решения еще не пришел.

Уже потом он поражался, как много из его душевного состояния она угадала и как много сделала, чтобы облегчить ему путь. Она ждала его в холле, не включая света и не сняв жакета. Она только опустила свои сумки на пол и, когда он вошел в полутемный проход, просунула руки под его пальто, обняла его и подняла к нему лицо для поцелуя.

Слайдер с дрожью распался на мелкие кусочки. Никаких вопросов, которые надо задавать, и никаких вопросов, на которые надо отвечать. Он прижимал к себе эту мягкую женственность и ненасытно целовал ее, и ее рот и язык вели его с верностью хорошо знакомого партнера по танцам. Она повела бедрами, и он ощутил свою эрекцию, как камень, между ними и почувствовал отдаленную и смешную гордость. Наконец она прервала поцелуй, но только для того, чтобы потянуть его к спальне, которая была тускло освещена мерцающим светом уличного фонаря – как раз достаточным, чтобы видеть, но не слишком ярким.

Там была кровать, большая двуспальная кровать, покрытая покрывалом. Она обошла ее и села на дальний край спиной к нему, начав снимать одежду выверенными движениями. Значит, они и в самом деле собирались сделать это, в изумлении завопила часть его мозга. Он был рад тому, что она предоставила ему раздеться самому. Разум его был в таком состоянии, что он уже не был уверен ни в том, что он делает, ни в том, что он может уйти от этого без неуклюжей глупости. К моменту, когда на нем остались только трусы, она уже разделась и грациозно скользнула под простыни, спокойно глядя на него с подушки. Он усилием воли загнал на место желудок и снял трусы. Воздух в комнате холодил ему кожу, но его эрекция была столь велика и горяча, что он глупо подумал, что может нагреть комнату вроде иммерсионного нагревателя. Что за смешная мысль, одернул он себя, но, наверное, успел улыбнуться, потому что она улыбнулась ему в ответ и откинула для него простыню.

После всех его страхов все было до прекрасного просто. Он улегся рядом с ней, чувствуя все ее теплое и нежное тело; и прежде чем он успел начать думать, чего она может ожидать от него в качестве прелюдии, она потянула его на себя и в себя так легко, что он вздохнул с облегчением, как будто наконец попал в свой настоящий дом. Быть в ней было и странно, и, одновременно, почему-то так знакомо, в таком пронизывающем и блаженном сочетании, что он понимал, что это не может длиться долго. Но дело было не в этом – потом у них будет еще время для всего. Он прижался губами к ее губам, и когда они соединились, он почувствовал, как она выгнулась и, приподнимаясь, прильнула к нему еще теснее, и это и было оно. Он благодарно дал себе волю и наполнил ее так, как будто сохранял себя всю жизнь для этого момента.

И близко, и далеко от себя он услышал ее вздох – «Ах!». А потом они уплывали вместе, погрузившись в темные воды, чистые и законченные, как новорожденные. Спустя долгое время она поцеловала его в щеку и уткнула лицо в его шею, и тогда он соскользнул на спину и обхватил ее руками, положив ее голову на свое плечо, и это было очень хорошо. Он хотел сказать, что любит ее, но не мог говорить: все было слишком ярким, чувства были обострены, будто обнажились кончики его нервов, и разница между наслаждением и болью была невелика. Он нуждался на какое-то время в молчании, чтобы открыть для себя, сможет ли он переносить это новое и полное риска существование.

Глава 6

Бабочка и бегемот

Пробуждение было мягким, с тем рождественским ощущением, словно произошло что-то очень приятное, о чем он позабыл, пока спал. Он слегка пошевелился и ощутил рядом ответное движение, и понял, что он не в своей кровати и не один, и тут все вернулось к нему как единое целое. Он открыл глаза. В свете, шедшем от окна, он смотрел на нее, свернувшуюся на боку в спокойном сне. Простыни с нее соскользнули, и она выглядела одним сплошным изгибом, круто устремлявшимся к талии и пышно округлявшимся на груди и в бедрах. Волосы казались мягкими и тяжелыми, будто отлитыми из золота, слишком густыми, чтобы завиваться, каждая прядь их лежала отдельно, как лепестки бронзовой хризантемы.

Он протянул руку, чтобы убрать волосы с ее лица, и она улыбнулась и подставила лицо его руке. Он погладил ее брови и уголки улыбающегося рта и ощутил гибкость и текучесть под пальцами, как будто он мог лепить ее лицо, как скульптор. Он почувствовал мощь. Внешний мир был темен и сыр, как нечто только что созданное, и он весь принадлежал ему. Она вдруг задрожала, и он подтянул ее к себе и накрыл простыней. Она благодарно потянулась, согревшись, и ее рука коснулась его пениса, который тут же вырос ей навстречу.

– Х-м-м? – мягко вопросила она со все еще закрытыми глазами.

– Х-м-м? – ответил он, проведя ладонями по ее плечам и бедрам. Она развернулась и раскрылась как цветок, и он вошел в нее без усилий. На этот раз они не торопили время, мягко ища наслаждения, целуясь и касаясь друг друга, и это было невообразимо хорошо и не похоже ни на что из того, что он испытывал когда-либо раньше. Он был счастлив и изумлен.

– Я люблю тебя, – сказал он потом, приподнявшись на локтях и глядя на нее в ожидании реакции.