«Кондор» оставляет следы
Шрифт:
Происходил он из семьи военных. Был твердым сторонником верности вооруженных сил конституции страны (иначе говоря, являлся противником военных переворотов). Был щепетильно честен и относился крайне неодобрительно к явлениям коррупции и стяжательства, распространенным в правящих кругах.
В феврале 1973 г., за несколько месяцев до реакционного военного переворота, Трабаль стал одним из главных составителей уже упоминавшихся нами коммюнике № 4 и № 7, с которыми выступила группа прогрессивных офицеров.
Важно отметить также, что во время своего сравнительно недолгого пребывания на посту руководителя военной разведки Рамон Трабаль добивался вывода подчиненной ему службы из-под контроля соответствующих
Июньский правый государственный переворот 1973 г. зажал в тиски патриотическое движение части офицерского корпуса. В стране начались произвольные аресты, репрессии, пытки политических заключенных. Полковник в этих бесчинствах участия не принимал. Демократ и патриот (каким его считали, в частности, и уругвайские коммунисты) {19} , он пришелся не ко двору новым властям и вскоре был отправлен в свою почетную парижскую ссылку, где прожил последний год своей жизни.
19
Bolet'in del Partido comunista de Uruguay, 1976, N 1—2 (10), pp. 55, 57.
Во французской столице Рамон Трабаль жил на авеню Пуанкаре. 19 декабря 1974 г. полковник на своем голубом «рено» ехал из посольства домой — ко второму завтраку.
Было минут десять второго, когда машина остановилась подле многоквартирного дома под номером 15. Полковник вышел из машины и, подойдя ко входу в гараж, что располагался в подвальной части дома, включил систему, открывающую гаражные ворота. Он не заметил двух мужчин, притаившихся под аркой съезда в гараж. А они ждали его. Ждали, сжимая пистолеты. Увидев полковника, они открыли огонь. В тишине безлюдной улицы раздались выстрелы. Семь выстрелов подряд. Трабаль упал на затоптанный асфальт. Одна из пуль, не попавших в цель, угодила в боковое стекло машины. Осколки, сверкнув на солнце, рассыпались по мостовой.
Убийцы, выскочив из своего укрытия, бросились бежать. С другой стороны пустынной улицы к месту происшествия торопился какой-то случайный, одинокий прохожий, услышавший выстрелы. Он оказался врачом. Но помочь Трабалю он уже ничем не мог. Полковник был мертв.
Вскоре прибыла полиция. Комиссар Оттавиани, которому поручили вести расследование, выяснил, что видели убийц лишь двое рабочих, красивших двери одного из соседних домов, — в той стороне, куда побежали участники покушения. Однако рабочие не сумели описать внешность промчавшихся мимо них преступников. «Молодые, среднего роста», — вот и все, что они смогли рассказать комиссару.
Но прошло несколько часов, и картина преступления вроде бы стала проясняться. Телеграфное агентство Франс Пресс получило послание от «Международной бригады имени Рауля Сендика». Эта «бригада» брала на себя ответственность за убийство Рамона Трабаля.
В послании, в частности, говорилось:
«Полковник Трабаль, военный атташе уругвайского фашистского режима в Париже, заплатил за свои преступления… Он выделялся своим зверством при проведении репрессий против профсоюзных борцов и революционеров, таких, как Рауль Сендик и его товарищи по «Движению за национальное освобождение» («Тупамарос»)».
Тут, видимо, нужно сделать кое-какие пояснения. Рауль Сендик (псевдонимы — Пепе и Руфо) — создатель и руководитель «Движения за национальное освобождение».
Послание, адресованное агентству Франс Пресс, и по содержанию, и по крикливому псевдореволюционному тону давало понять, что «Международная бригада имени Рауля Сендика» связана с этим движением организационно или духовно. Оставалось сделать вывод: убийство Трабаля — дело рук леворадикальных элементов.
К этому же выводу подводила и немедленная реакция властей Уругвая. Президент Бордаберри потребовал от Франции наказания — и самого строгого — убийц дипломата.
Тем не менее вывод, к которому общественность и прессу упорно подталкивали уругвайские власти и загадочная «международная бригада», не казался убедительным. И не только потому, что набросанный в упоминавшемся выше «послании» политический портрет Трабаля ни на йоту не соответствовал истине. Были и другие странные обстоятельства. Ведь даже если допустить, что некие радикалы ошибочно считали полковника участником репрессий в Уругвае и преследований уругвайских эмигрантов во Франции, их действия все равно представляются алогичными. Потому, во-первых, что убийство — будь оно действительно осуществлено бригадой, носящей имя Сендика, — несомненно, усугубило бы и без того тяжелое положение этого руководителя «Тупамарос», томящегося в заключении, и вряд ли предполагаемые организаторы покушения могли бы этого не понимать. Во-вторых, не могли бы они не понимать и того, что их акция сделает еще более трудным бесправное существование во Франции уругвайской политической эмиграции.
Словом, в версии «палач оппозиционеров пал жертвой левых экстремистов» концы не сходились с концами.
Неудивительно, что эта версия сразу же была отвергнута патриотами и демократами Уругвая.
Коммунистическая партия Уругвая, действующая в подполье, накануне похорон Рамона Трабаля в Монтевидео охарактеризовала покойного как «пользовавшегося большим уважением военного-демократа, человека светлого ума и незаурядных способностей, человека молодого и тянувшегося к знаниям, который, без сомнения, был призван сыграть выдающуюся роль при определении будущего страны» {20} .
20
Ibid., 55.
Позднее, в июне 1975 г., английский журналист Ричард Готт писал в лондонской «Гардиан»: «В ходе расследования в Париже я не смог найти никаких сведений или хотя бы намеков на то, что его (Трабаля. — В. М.) убийцами были левые. Подозрения пали на уругвайское правительство или ЦРУ».
Ричард Готт отмечал далее: «Трабаль рассказывал мне незадолго до смерти, что одобряет революцию левых военных в Португалии и что он хотел бы, чтобы нечто подобное произошло в Уругвае». Английский журналист имел в виду португальскую «революцию гвоздик», свершившуюся 25 апреля 1974 г. и принесшую народу пиренейской страны важные социально-экономические и политические завоевания. Эти апрельские события называют также «движением капитанов» из-за особой роли, сыгранной в них многими молодыми офицерами. Уругвайский военный атташе, как свидетельствует журналист из «Гардиан», с живейшим интересом и симпатией следил за «движением капитанов».
Подобные умонастроения военного дипломата, и ранее известного своими прогрессивными взглядами, разумеется, не устраивали уругвайские власти. Особенно ввиду скорого возвращения полковника на родину и ожидавшего его там повышения в чине, чему реакционное армейское командование было не в состоянии помешать, не нарушив раз и навсегда заведенный порядок продвижения офицеров по службе. Таким образом, в Монтевидео Рамону Трабалю предстояло стать членом генералитета, который по традиции оказывает существенное влияние на определение курса официальной политики. С точки зрения правящей верхушки Уругвая и тесно связанного с ней посольства США в Монтевидео, Трабаль превращался, таким образом, в человека, опасного более, чем когда-либо ранее.