Кондотьер Богданов
Шрифт:
Сбежавший князь и сотник тревожили Евпраксию, они с Данилой опасались ночного нападения. Маловероятно, что у Казимира поблизости войско, но кто знает? Рота Конрада займет оборону в посаде — упредит вылазку неприятеля. Кметы Данилы станут на стены. Ворота в город уже чинят, но лучше сделать новые — сильно повреждены взрывом. Богданову показалось странным решение отправить швейцарцев в посад, но он сообразил: Евпраксия с Данилой не доверяют наемникам. Разумно: вчерашних врагов спокойней держать за стенами. Конрад вопросительно глянул на Богданова. Лейтенант успокаивающе кивнул, но капитан нахмурился.
Отпустив гостей, княжна
— Хорошо попарили? — спросила сухо.
— Замечательно! — улыбнулся Богданов.
— Чего-нибудь еще?
— Нет.
— Отдыхайте! Вам постелили.
Богданова удивил ее тон — это после объятий на площади! Однако выяснять отношения не стал. Феодалы! Исполнил оговоренное — отдыхай. С прочим без тебя разберутся. Ну и ладно! Богданов не подозревал, что перед обедом к Епраксии заглянула Неёла.
— Попарила! — сообщила весело. — Довольны!
Княжна глянула вопросительно.
— Никаких знаков! — сказала Неёла. — Ни родинок особых, ни бородавок, ни пятен. У Богдана на теле отметины: ранили и не раз.
— А эта?
— Совсем ничего. Обыкновенная девка. Только мелкая.
— Девка? — спросила Евпраксия.
— Девку от бабы не отличу? — обиделась Неёла. — Не живет она с ним! Говорил, что без одежи ее не знает, и она его соромится. Визжала, как голой увидел.
— А он?
— Смеялся. Веселый! Баб любит! Меня за цыцки трогал, по заду шлепал. Заигрывал. Я-то не прочь, мужик он видный, но ты не велела…
— Иди! — сказала княжна, каменея лицом. — Постели Богдану отцову ложницу, девку возьми к себе!..
Богданов отдыхать не пошел. Сначала навестил раненых. Слуга Евпраксии отвел его в дома, где лежали самые тяжелые. После приступа Богданов занялся лечением. Большого участия не понадобилось. Местные бабки-шептухи умело шили раны, клали на них травы, бинтовали лентами чистого полотна. На всякий случай Богданов протер зашитые места смоченным в спирте тампоном, истратив половину заветной фляги, тем его роль и ограничилась. Обход тоже не затянулся. Раненые выглядели удовлетворительно, за ними присматривали. Богданов оседлал мышастого и поехал в посад. Там с Конрадом расставил посты, оговорил порядок действий на случай тревоги. Велел наемнику лечь костьми, но врагов к самолету не допустить. Заглянул в капонир, забрал «ДТ» и сменные диски. На всякий случай вытащил из патронного ящика на треть облегченную ленту «шкаса». Только затем отправился в город. Он ехал верхом в наступающих сумерках, сурово поглядывая на встречных. Те отвечали любопытными взглядами. Перекрещенный по плечам пулеметной лентой, с «ДТ» в руках Богданов выглядел как революционный матрос. Оценить это было некому. Лисикова осталась в хоромах, а в Сборске ни революционных, ни каких-либо иных матросов не водилось. Сдав мышастого конюху, Богданов поднялся к себе. В просторной горнице стояла широкая кровать из резного дерева. Богданов сложил амуницию в угол, разделся. Постель была роскошной. Толстая перина внизу, перина сверху, покрывало, огромные пуховые подушки… «Это как же тут спят? — думал Богданов, пытаясь умять подушку до плоского состояния. — Сидя?» Он почти справился, когда в дверь поскреблись.
— Кто там? — спросил Богданов, бросая подушку.
— Я! — послышался тихий голос.
«Навязалась на мою голову! — подумал Богданов, натягивая рубаху. — Что там? Комарик укусил? Мышка напугала?»
За дверью, конечно же, стояла
— Товарищ лейтенант! — пожаловалась штурман. — Меня с Неёлой положили, она храпит!
— Я тоже храплю! — сообщил Богданов.
— Не заметила.
Богданов хмыкнул.
— Чужие кругом, — тихо сказала Лисикова. — А я там одна.
Богданов молчал.
— С тех пор, как мы здесь, — отчаянно сказала штурман, — я для вас, как враг! Хуже немца! Смотрите, как на фашиста. А я не фашист! Я сержант Красной Армии! Мы оба воюем! Я делала, что говорили, а вы хмуритесь! Я все время боюсь, что вы меня бросите! Проснусь, а вас нет! Улетели… Думайте, что хотите, но это так!
— Ляжешь на лавке! — сказал Богданов, отступая. — Кровать одна и она ко мне привыкла.
Он перенес лавку перину, следом — подушку. Перина оказалось широкой — хватило постелить и сверху накрыться. Богданов завернулся в покрывало и собрался спать, но Лисикова не дала.
— Товарищ лейтенант! — сказала горячим шепотом. — Извините! Не хотела вас обидеть. Нашло.
— Бывает! — сказал Богданов.
— О вас везде только и говорят. Всякое. Я не все поняла, но считают вас волшебником. Исцелили незрячего!
— Истерическая слепота, — ответил Богданов. — От испуга. Проходит самопроизвольно.
— Другой младенец умирал от лихорадки. Теперь здоровый.
— Я рад за него!
— У меня рана зажила. Осколок был с палец…
— Трава помогла.
— Какая трава! Ко мне ведун во сне являлся, пальцем грозил. Корил, что я жадная, тепло ваше забрала. Следовало самой выздоравливать. Велел к вам не прикасаться…
— Ведун? — спросил Богданов. — Какой ведун?
— Весь в черном, волосы седые. Лицо молодое…
— Лисикова! — сказал Богданов. — Ты комсомолка?
— Да…
— И веришь в колдунов? В чудеса всякие?
— Так ведь было! — обиделась штурман. — Сама видела!
— Вдруг показалось, — сказал Богданов. — Или выводы неправильные. Местным бабам простительно — темные. Но ты студентка, историю изучала! Какой я волшебник?
— Не знаю, как в жизни, но за штурвалом — да!
— Не подлизывайся! — сказал Богданов. — Из экипажа все равно выгоню!
Она всхлипнула, будто подавившись, и зарыдала. Громко, хлюпая носом и шумно втягивая воздух.
«Этого не хватало! — подумал Богданов, прыгая на пол. — Кто меня за язык тянул?»
Он подошел к лавке. Лисикова лежала, уткнувшись лицом в подушку, плечики ее вздрагивали. Богданов коснулся ее руки. Рыдания усилились.
— Я не виновата, мне приказали!.. — бормотала она, всхлипывая. — Он капитан, а я сержант!.. Я не могла отказаться… Он сказал, что вы морально неустойчивый, перелетите к немцам. Велел застрелить, если что… Я никогда не верила… Вы ведь герой… Я вас хвалила, а он ругался. Говорил: плохо смотрю. Словечка плохого про вас не сказала! Даже про крылья… Сказала: от радости качали, как пристань разбомбили…
— Аня! — сказал Богданов. — Я пошутил.
Она затихла. Богданов сел на лавку, погладил ее по плечу.
— Ты хороший штурман и меткий стрелок. Мне такой нужен. И вообще ты храбрая: со мной боятся летать…
— Правда?! — она села. В лунном свете влажно блеснули глаза.
— Честное комсомольское! — сказал Богданов.
— Товарищ лейтенант!.. — она сунулась мокрым лицом в его плечо и тут же отшатнулась: — Ведун запретил прикасаться!
Богданов только вздохнул. Послал Бог дитятю…