Конец бабьего лета
Шрифт:
— По секрету, как я понимаю? — спросил Гриша. — Выдь, Клава, на минутку.
— Ни за что! — вспыхнула Клавдия.
— Тебе, Клавдия, что сказано? — повысил голос Иван.
— Гляньте! Еще распоряжается!
— Клава, пойми ты, нам с батей посоветоваться надо, — попросил Гриша.
Клавдия подхватила детей, вышла.
Иван прошел к столу. Сел.
— Мать прислала? — спросил Гриша.
— Обидел ты ее, — ответил Иван.
— На любовь не обижаются, — упрямо сказал Гриша.
— Ишь ты! Любовь!
— Разговор, папаша, в таком тоне не состоится, — предупредил Гриша.
— А что, неправда? — взорвался Иван. — Втроем на загривок сядут. Да понукать будут — тащи!
Гриша зло прищурил глаза.
— Разве мать виновата, что ты ее и нас бросил?
— При чем тут мать? — опешил Иван.
— А при том, что Клаву тоже… бросил.
— Это ты напрасно, — растерянно сказал Иван. — Мне тебя, дурака, жалко.
— Брешешь, батя, — перебил его Гриша. — Никого тебе не жалко.
— Было бы не жалко, не торчал бы здесь.
— Торчишь потому, что на мель сел, деваться некуда, — возразил Гриша. — Вот и вспомнил о матери.
— О тебе разговор.
— И обо мне, — согласился Гриша. — Мать-то тебя не принимает. Вот ты и выслуживаешься. Думаешь, вернусь я в дом, тебя и простят. Ты свою выгоду ищешь.
Иван выхватил пачку сигарет — пустая. Бросил за порог.
— Под дых бьешь?
— Отец, пойми, ты полез не в свои дела… Прав у тебя нету.
Мария со свекром копали в огороде картошку.
— Его только за смертью посылать, — беспокойство Марии росло. — Пошел, как камень в воду канул.
— Придет… Небось, угостили, — отвечал свекор. — Клавка… она хозяйственная…
— А вы-то откуда знаете? — удивилась Мария.
— Гриша сказывал.
— Выходит, знали и молчали. А теперь— дождались. Дома не ночует, божечки.
Старик виновато молчал.
За домом на улице сигналила машина.
— Мария! Мария! — крикнул Берестень из машины.
— Петр Григорьевич, что случилось? — спросила подбежавшая Мария.
— Что ж ты кашу заварила, а сама в личном огородике копаешься? К Вежневец ехать надо. — Он выжидающе придерживал дверцу машины.
— Не могу я, — взволнованно заговорила Мария. — Никак не могу… Может, завтра.
— Будет завтра, будут и дела завтрашние. Что-то непонятливая ты стала. Может, агитатора прислать для разъяснения? — съязвил Берестень.
— Ладно, — обреченно махнула рукой Мария. — Сейчас я…
Быстро пошла к дому.
Берестень вышел из машины. Размялся.
Народу в лавке было мало. Две девушки да Груша, которой продавщица отпускала соль в мешок. Иван с порога спросил:
— Сигареты найдутся?
Продавщица оглянулась, ответила сердито:
— Не завозим.
— Что ж курить?
Продавщица бросила на прилавок пачку «Беломора».
— Сердитая, — попытался
Груша завязала мешок, повернулась к Ивану:
— Здоровьица тебе, Кириллович.
— А я тебя и не признал сразу. Как живешь, Груша? Забыл отчество твое. — Иван приободрился, заулыбался.
— Куприяновна, Аграфена Куприянова Да я и сама забывать стала, годы… А ты, небось, рад, что вернулся.
Иван утвердительно закивал.
— На мой характер — я таких возвращенцев метлой встречала бы, — сказала продавщица. — Нагуляются, а потом, под старость, здравствуйте, подарочек жене.
Иван чертыхнулся и рванул из лавки.
Груша вышла за ним, сгибаясь под тяжестью мешка.
— Тоже мне халява… Рот до ушей разинула… — буркнул сквозь зубы Иван. – Давай подсоблю.
— Ежели не трудно, — сразу согласилась Груша.
Иван взвалил мешок на спину.
— Бывало, я по пяти пудов носила, — сказала Груша, поддерживая мешок у Ивана за спиной. — Теперь недозволено.
— Зачем тебе столько солн?
— А как же, хозяйство. Грибки, солонина, мало ли что.
За ними сигналила машина. Иван посторонился. Машина поровнялась с ним. Дверца открылась.
— Божечки, а я его жду. — Мария сидела в машине сердитая. — Не был еще?
— Был, дохлое дело.
Мария хлопнула дверцей. Машина рванула с места.
— От везуха, — процедил Иван сквозь зубы.
Иван возился в огороде. С трудом выпрямился. Спину ломило непривычно, но приятно. 'Забытое чувство физической усталости. С удовольствием крякнул, осмотрелся, увидел впереди отца, согнувшегося над грядкой. Обошел его старик.
— Ну что, полегчало? — крикнул дед Кирилл.
Иван с удовольствием потянулся, вытер пот со лба.
— То-то же! Работу в колхозе проси. Нечего Марье глаза мозолить!
— А-а… — Иван раздраженно махнул рукой, злясь назойливости отца. Снова склонился над грядкой.
— Не «а-а». Мужчина без дела, что топор без топорища.
— Занимаюсь вот, — буркнул Иван.
— Это не то.
У ворот остановилась машина.
— Глянь-ка, ей-богу, Надежда подъехала! — крикнул старик и ринулся к воротам.
Иван за ним.
Надя, не торопясь, вышла из машины. От девочки на фотографии в школьной форме не осталось ничего. Встретив на улице, Иван бы не узнал ее: стройная, высокая, с тонкой талией, гордой, уверенной осанкой. Коротко взглянула, узнала. Как ножом срезала. Пошла навстречу деду. Расплылась в улыбке, расцеловала его. Видно, что любит. К ним подошел молодой мужчина — муж Нади.
— Отец, что ли, пожаловал? — негромко спросила Надя деда.
Дед кивнул.
— Ты уж поласковее с ним… — С нежностью и надеждой он смотрел на внучку. — Ну… ну…