Конец черного темника
Шрифт:
Карахан соглашался с Булатом, но однажды во время очередного такого внушения он нечаянно взглянул в ту сторону, где, скрестив на груди обнажённые по локоть сильные мускулистые руки, стоял главный шаман Каракеш, и оторопел. Каракеш сверлил своим единственным глазом Булата, и его тонкие губы кривились в презрительной улыбке.
Каракеш был высок, широкоплеч, с изуродованным правым ухом и проломленным черепом — след от русского шестопёра, тогда-то и вытек глаз. Ударом ребра ладони Каракеш ломал человеку кость.
Он был сыном шамана, служившего ещё при царе Бердибеке, но сызмальства Каракеш находил удовольствие в драках, в звоне сабель, в походных
Конечно, перед Мамаем после битвы на Боже у него не оказалось такой вины, как у Булата, но Каракеш не захотел возвращаться в Сарай и остался ватажничать и шаманить в «чёртовом городище», продолжая разделять судьбу своего начальника... А теперь вдруг такое к Булату презрение... Почему?
Мурза узнал потом, что Каракеш так стал относиться к бывшему тысячнику после того, как Булат завязал дружбу с бывшим каменотёсом, строившим в Москве белый Кремль и смертельно обиженным. зятем великого князя Боброком...
Будучи в Москве, Карахан жил сначала в темнице, а потом — вольно, но под неусыпным надзором дружинников Волынца. Вот тогда-то он и услышал про эту обиду... Ходили слухи, что рыжеволосый каменотёс прислан из Перми попом Стефаном и что он якобы знает тайну Золотой бабы, поэтому его и посадили до поры до времени на цепь в одном загородном монастыре, а товарищей его, которые клали в кремлёвской стене потайной ход, умертвили... Но не рассчитал мудрый Боброк, что этим смертно обидел пермского каменотёса. Тогда ночью будто явился к рыжеволосому сам Пам-сотник, пастырь камской чуди, великий язычник, которому он клал погосты и вырезал из дерев и белого камня великих идолов, сорвал с каменотёса железные цепи, опутал ими монашеского стража, посадил рыжеволосого на медведя, а сам взмахнул руками и улетел в свой Княж-погост.
Карахан тогда усмехнулся: «Это вы, русские, верите в чудеса, а чудес не бывает, хоть об этом толкуют и наши шаманы. Человек должен надеяться сам на себя. Как, к примеру, Мамай. Сколько тайно он умертвил чингизидов, а живёт и здравствует, и, несмотря на его великие злодеяния, пока ни один чёрный волос не упал с его головы... Значит, силён и умён и этот рыжеволосый, если сумел вырвать из стены крюк и удрать из монастыря». И кажется, тогда и родилась у Карахана мысль бежать, тем более что он уже давно усыпил бдительность стражников своей кротостью и послушанием.
Побег мурзе удался и на этот раз. Он примкнул к ордынскому вертепу. Но каково же было его удивление, когда он увидел здесь рыжеволосого верхом на медведе. Поначалу даже подумал: «Действительно, чудеса... Уж не посадил ли на самом деле крылатый Пам-сотник каменотёса на дикого зверя?!» И конечно же посмеялся над своими мыслями, когда узнал от Ефима Дубка, как он оказался в сотне Булата. Поделился с рыжеволосым и своими мытарствами: он ведь тоже такой же изгнанник, и по духу они — товарищи, так как гонение на них шло от сильных мира сего... Так Карахан и Дубок сблизились — мурза был вне себя от радости, ему уже казалось, что тайна Золотой бабы у него за поясом и что с помощью Дубка он найдёт к ней дорогу...
Но тут случилось непредвиденное...
Из скопинских лесов, где потревожили ордынских кметов стражники Рясско-Рановской засеки и здорово их поколотили, Булат решил увести свой вертеп на север. Ватажники горели нетерпением выместить на ком-нибудь свою злобу. Купеческие или княжеские обозы на их пути не попадались. А тут вдруг из-за дубового леса выскочило и представилось во всей красе сельцо, стоящее на берегу небольшой речки, с церквушкой на взгорке. С колокольни её раздавался во всю ширь переливчатый звон. К церкви спешили женщины и дети, празднично одетые. По глазам своих приближённых Булат увидел — сейчас что-то свершится, и не успел он ничего предпринять, как услышал отчаянный визг и грохот бубна. А потом этот бубен покатился в овраг, брошенный сильной рукой Каракеша, и вот уже в его руке нож, выхваченный из длинных шаманских оборок... С криком «урр-а-ах!» главный шаман увлёк за собой конную лаву ватажников. Медведь рыжеволосого заревел, тоже сорвался с места и, не разбирая дороги, бросился за лошадьми, напрасно бил его кулаком по черепу между ушами Ефим, чтобы он остановился...
Потом ордынцы учинили погром адский: многие дома сожгли, всех мужчин, кои находились в селе, перебили, покидав их трупы в огонь, у сельского старосты изнасиловали невестку, распороли живот и отрезали груди, а её двухлетнего сына шаман Каракеш заколол за селом и, припав к его ещё тёплому тельцу, стал жадно пить кровь. Так, с красными от крови губами, с блуждающим взглядом зелёных тигриных глаз, он и предстал перед Булатом, Караханом и Дубком.
— Отомщены! — воскликнул шаман и, подняв с земли бубен, ударил в него и закружился в диком танце.
Ночью Дубок не спал. Ему мерещился зарезанный младенец, из которого Каракеш сосал кровь... Вурдалак! А потом Ефиму вспомнилась Прощена, дочь Булата, которая бросилась в овраг, предпочтя смерть позору и издевательствам отца.
Тут мысли Дубка уцепились за Золотую бабу, и он облегчённо вздохнул: «Придумал, как хорошо придумал!..» Он полез за пазуху и вытащил оттуда золотую пластинку с изображением женского округлого живота.
«Я отдам её Булату... Золотая баба ослепит его и Каракеша своим богатством... Пусть о пластинке знает и Карахан... Он давно подбивал меня к разговору о чудо-бабе... Этот мурза тоже жаден. Пусть между собой делят потом богатство, если только найдут его. Они непременно должны погибнуть в непроходимых чащобах вместе со своими живодёрами и с этим гнусным волком Каракешем... И пластинка послужит им пропуском к смерти... Только так я могу извести извергов... Может, этим искуплю свой грех, а наутро подамся на юг и там где-нибудь найду монастырь и приму схиму...»
Наутро Ефим отдал пластинку Булату в присутствии Карахана и сказал им:
— Булат и Карахан, если пайцза великих завоевателей Чингисхана и Батыя служила пропуском в их владения и охранной грамотой, то эта пластинка будет указателем дороги к Паму. Любой из пермяков проводит вас к седому волхву, жрецу Золотого чуда. А охранной грамотой на пути станет для вас меч и ваша смелость...
Потом он сел на своего медведя и отъехал из вертепа в сторону Рясского поля. Там Ефим Дубок и нашёл свою смерть...
И вот кметы Булата пошли, намереваясь из мордовской земли через степи башкир и удмуртов выйти к камской чуди, где в сумеречных лесах обитала чудо-баба. О ней бывший Мамаев тысячник был наслышан давно, ещё от мордвы, когда Булат в отрядах хана Арапши ходил громить на Пьяне-реке золотоордынского ослушника Секиз-бея. Но то были неопределённые слухи: где-то там, мол, у Каменного пояса, есть такая скала у пещеры, на которой сидит сделанная из дерева женщина, а в утробе её — золотой младенец.