Конец главы

Голсуорси Джон

– Он почти все время молчал. Вежлив, и, скажу честно, похоже, что не из трусливых. Отзывы о нем тоже прекрасные. Необъяснимый случай!

– Ты читал его стихи, Кон?

– Нет. Как их достать?

– У Динни где-то есть. Страшно горькие... Сейчас многие так пишут. Я готова примириться с чем угодно, лишь бы Динни была счастлива.

– Динни рассказывала, что у него в печати поэма, посвященная этой истории. Парень, должно быть, тщеславен.

– Все поэты такие.

– Не знаю,

кто может повлиять на Динни. Хьюберт говорит, что потерял с ней контакт. Начинать семейную жизнь, когда над головой нависла гроза!

– Мне кажется, мы, живя здесь, в глуши, перестали понимать, что вызывает грозу, а что нет, - возразила леди Черрел.

– В таких вопросах не может быть двух мнений, - по крайней мере, у людей, которые идут в счет, - отрезал генерал.

– А разве в наши дни такие еще сохранились? Сэр Конуэй промолчал. Затем жестко произнес:

– Аристократия осталась костяком Англии. Все, что держит страну на плаву, - от нее. Пусть социалисты болтают что угодно, - тон у нас задают те, кто служит и хранит традиции.

Леди Черрел, удивленная такой длинной тирадой, подняла голову.

– Допустим, - согласилась она.
– Но что же все-таки делать с Динни?

Сэр Конуэй пожал плечами:

– Ждать, пока не наступит кризис. Оставить ее без гроша - устарелый прием, да о нем и вообще не может быть речи, - мы слишком любим Динни. Ты, конечно, поговори с ней, Лиз, если представится случай...

У Хьюберта и Джин дискуссия по этому вопросу приняла несколько иной оборот.

– Ей-богу. Джин, мне хочется, чтобы Динни вышла за твоего брата.

– Ален уже переболел. Вчера я получила от него письмо. Он в Сингапуре. По всей видимости, там у него кто-то есть. Дай бог, чтобы незамужняя. На Востоке мало девушек.

– Не думаю, чтобы он увлекся замужней. Ален не из таких. Может быть, туземка? Говорят, среди малаек попадаются очень недурные.

Джин скорчила гримаску:

– Малайка после Динни! Затем помолчала и прибавила:

– А что, если мне повидаться с этим мистером Дезертом? Уж я-то ему объясню, что о нем подумают, если он втянет Динни в эту грязную заваруху.

– Смотри, с Динни надо быть начеку.

– Если можно взять машину, я завтра съезжу посоветуюсь с Флер. Она должна его хорошо знать, - он был у них шафером.

– Я обратился бы не к ней, а к Майклу. Но, ради бога, будь осторожна, старушка.

На другой день Джин, привыкшая не отделять слов от дела, ускользнула, пока все еще спали, и в десять утра была уже на Саут-сквер в Вестминстере. Майкл, как сразу же выяснилось, пребывал в своем избирательном округе.

– Он считает, что чем прочнее сидит в палате, тем чаще должен встречаться с избирателями. Благодарность - это у него своеобразный комплекс. Чем могу быть полезна?

Джин, созерцавшая Фрагонара с таким видом, будто находит его чересчур французским, медленно отвела от картины глаза, опушенные длинными ресницами, и Флер чуть не подпрыгнула. В самом деле - тигрица!

– Дело касается Динни и ее молодого человека. Я полагаю, вы знаете, что с ним случилось на Востоке.

Флер кивнула.

– Что можно предпринять? Флер насторожилась. Ей - двадцать девять, Джин - всего двадцать три, но держаться с ней, как старшая, бесполезно.

– Я давным-давно не видела Уилфрида.

– Кто-то должен сказать ему в глаза, что о нем подумают, если он втянет Динни в эту грязную заваруху.

– Я отнюдь не уверена, что она начнется, даже если поэма увидит свет.

Люда склонны прощать Аяксам их безумства.

– Вы не бывали на Востоке.

– Нет, бывала, - я совершила кругосветное путешествие.

– Это совсем не то.

– Дорогая, простите, что я так говорю, - извинилась Флер, - но Черрелы отстали от века лет на тридцать.

– Я - не Черрел.

– Верно. Вы - Тесбери, а эти еще почище. Сельские приходы, кавалерия, флот, индийская гражданская администрация, - разве они теперь идут в счет?

– Да, идут - для тех, кто связан с ними. А он связан, и Динни тоже.

– Ни один по-настоящему любящий человек ничем и ни с кем не связан.

Много вы раздумывали, когда выходили за Хьюберта? А ведь над ним тяготело обвинение в убийстве!

– Это совсем другое дело. Хьюберт не совершал ничего постыдного.

Флер улыбнулась:

– Вы верны себе. Застану ли я вас врасплох, как выражаются в судебных отчетах, если скажу, что в Лондоне не найдется и одного человека из двадцати, который не зевнул бы вам в лицо, если бы вы поинтересовались у него, заслуживает ли Уилфрид осуждения, и не найдется даже одного из сорока, который не забыл бы обо всем этом ровно через две недели.

– Я вам не верю, - решительно отпарировала Джин.

– Дорогая, вы не знаете современного общества.

– Современное общество в счет не идет, - еще решительнее отрезала Джин.

– Допустим. А что же тогда идет?

– Вам известен его адрес? Флер расхохоталась.

– Корк-стрит, напротив картинной галереи. Уж не собираетесь ли вы сцепиться с ним, а?

– Посмотрим.

– Уилфрид умеет кусаться.

– Ну, мне пора, - объявила Джин.
– Благодарю.

Флер восхищенно посмотрела на нее. Молодая женщина вспыхнула, и румянец на смуглых щеках придал ей еще большую яркость.

– Что ж, дорогая, до свиданья. Заезжайте рассказать, чем все кончилось. Я ведь знаю, - вы дьявольски отважны.