Конец главы

Голсуорси Джон

Наиболее показательным для состояния Динни был момент, когда Хьюберт и Джин вошли в холл дома на Маунт-стрит, где собирались пробыть до свадьбы Клер. Первая встреча с любимым братом после восемнадцатимесячной разлуки, казалось, должна была бы взволновать девушку. Но она обняла его с незыблемым, как скала, спокойствием и даже сохранив способность к трезвой оценке. Хьюберт выглядел великолепно, - он загорел и поправился, но сестра нашла его несколько прозаичным. Она силилась объяснить это тем, что ему больше ничто не угрожает, что он женат и вернулся на военную

службу, но в глубине души сознавала, что сравнивает его с Уилфридом. Она словно только теперь поняла, что Хьюберт не способен на глубокий духовный конфликт: он принадлежит к тому хорошо знакомому ей типу людей, которые видят лишь проторенную дорогу и, не задавая липших вопросов, идут по ней. Кроме того, женитьба на Джин существенно се меняла. Динни уже не станет для брата, а он для нее тем, чем они были до его брака.

Джин излучала здоровье и жизнерадостность. Весь путь от Хартума до Кройдона они проделали на самолете, посадок было всего четыре. Динни с чувством стыда поймала себя на том, что проявляет лишь показной интерес к рассказам брата и невестки, а на самом деле слушает невнимательно. Только упоминание о Дарфуре заставило ее насторожиться: в Дарфуре с Уилфридом что-то случилось. Насколько она поняла, там все еще орудовали махдисты. Затем разговор перешел на личность Джерри Корвена. Хьюберт восторгался огромной работой, которую тот проделал. Джин дополнила картину, сообщив, что жена одного из резидентов сходила с ума по Корвену. По слухам, он недостойно вел себя в этой истории.

– Ну, ну!
– вмешался сэр Лоренс.
– Нечего женщинам сходить по нему с ума, раз им известно, какой он пират.

– Правильно, - поддержала его Джин.
– В наши дни сваливать все на мужчин просто глупо.

– В прежнее время, - вмешалась леди Монт, - обольщали мужчины, а виноваты были женщины. Теперь обольщают женщины, а виноваты мужчины.

При этом поразительно логичном замечании все онемели от изумления. К счастью, леди Монт тут же прибавила:

– Я однажды видела двух верблюдов. Помнишь, Лоренс? Они такие приятные!

Хьюберт вернулся к прерванной теме:

– Не знаю, так ли уж это глупо. Он ведь женится на нашей сестре.

– Клер ему не уступит, - перебила его леди Монт.
– Уступчивы только те, у ко'о носы с горбинкой. Пастор утверждает, что у всех Тесбери такие, - прибавила она, обращаясь к Джин.
– Вот у вас не такой, а вздернутый. Зато у ваше'о брата Алена чуточку изо'нутый.

Она взглянула на Динни и объявила:

– Он в Китае. Я же сказала, что он женится на дочке судово'о казначея.

– Боже правый! Он и не думает жениться, тетя Эм!
– вскричала Джин.

– Я и не говорю. И потом, я уверена, что это очень порядочные девочки - не чета разным дочкам священников.

– Благодарю вас!

– Я имела в виду тех, которые попадаются в парке. Они все'да так представляются, ко'да хотят познакомиться. Я думала, это всем известно.

– Джин выросла в доме пастора, тетя Эм, - укоризненно произнес Хьюберт.

– Но она уже два года замужем за тобой. Кто это сказал: "Плодитесь и размножайтесь"?

– Не Моисей ли?
– предположила Динни.

– А почему бы и нет? Глаза леди Монт остановились на Джин. Та вспыхнула. Сэр Лоренс торопливо вставил:

– Надеюсь, Хилери обвенчает Клер так же быстро, как Джин и тебя, Хьюберт. Это был рекорд.

– Хилери - замечательный проповедник, - возгласила леди Монт.

Ко'да скончался Эдуард, он сказал проповедь про Соломона во всей славе е'о. Тро'ательно! А ко'да мы вешали Кейсмента, помните?
– страшная глупость с нашей стороны!
– Хилери говорил про бревно и сучок. Оно было у нас в глазу.

– Я терплю проповеди лишь в том случае, когда их читает дядя Хилери, - заметила Динни.

– Да, - поддержала ее леди Монт.
– Он умел стянуть больше ячменно'о сахару, чем любой дру'ой мальчишка, и при этом казаться невинным, как ан'ел. Твоя тетка Уилмет и я переворачивали его головой вниз - знаешь, как куклу, - и трясли, но обратно ниче'о не получали.

– Вы, видимо, были примерными детьми, тетя Эм?

– По мере сил. Наш отец, который то'да еще был не на небесах, старался видеть нас поменьше. А мама, бедняжка, ниче'о не мо'ла поделать. Мы были лишены чувства дол'а.

– Странно, что теперь его у всех вас больше, чем нужно.

– Разве у меня есть чувство дол'а, Лоренс?

– Решительно нет, Эм.

– Так я и думала.

– Дядя Лоренс, вы не находите, что у Черрелов в целом слишком много чувства долга?

– А разве его может быть слишком много?
– отпарировала Джин.

Сэр Лоренс вставил в глаз монокль:

– Динни, я чую ересь.

– Чувство долга лишает человека широты, верно, дядя? И у отца, и у дяди Лайонела, и у дяди Хилери, и даже у дяди Эдриена первая мысль всегда одна и та же: что они должны сделать. Они отказываются считаться с тем, чего они хотят. Спору нет, это прекрасно, но довольно скучно.

Сэр Лоренс выронил свой монокль.

– Пример твоей семьи, - сказал он, - превосходно иллюстрирует мандарина как определенный человеческий тип. На нем стоит империя. Из поколения в поколение - закрытые школы, Осборн, Сэндхерст и многое другое! А до этого - семья, где с молоком матери всасывается мысль о служении церкви и государству. Такое служение - вещь очень интересная, очень редкая в наши дни и очень похвальная.

– Особенно когда помогает удержаться наверху, - пробормотала Динни.

– Чушь!
– отрезал Хьюберт.
– Когда служат, об этом не думают.

– Не думают потому, что нет надобности думать, а если уж понадобится, быстро сообразят.

– Несколько туманно выражено, Динни, - вмешался сэр Лоренс.
– По-твоему, если бы таким, как мы, что-нибудь угрожало, мы воскликнули бы: "Нас нельзя устранить: мы - это все"?

– А разве мы - это действительно "все", дядя?

– С кем ты общалась в последние дни, дорогая?

– Ни с кем. Просто надо иногда и самой думать.