Конец главы
Шрифт:
– Что-нибудь со здоровьем?
– Просто привычка к умеренности.
– Ясно. У меня тоже. Вина выпьете?
– Нет, благодарю. Как вы считаете, мало есть - это хороший признак?
– Если это делается не из принципа, - да.
– Вам не нравятся вещи, которые делаются из принципа?
– Я не доверяю людям, которые их делают. Это фарисеи.
– Это чересчур огульно. Вы склонны к обобщениям?
– Я имел в виду тех, кто не ест потому, что видит в еде проявление плотских чувств. Надеюсь, вы так не считаете?
–
– воскликнула Динни.
– Я только не люблю чувствовать себя набитой. А чтобы это почувствовать, мне нужно съесть совсем немного. О плоти я мало что знаю, но чувства, по-моему, это хорошая вещь.
– Вероятно, единственная хорошая на свете.
– Поэтому вы и сочиняете стихи? Дезерт усмехнулся:
– Я думаю, у вас они тоже получались бы.
– Стишки - да, стихи - нет.
– Пустыня - вот место для поэзии. Бывали вы в пустыне?
– Нет, но хотела бы.
Она сказала это и сама удивилась своим словам, вспомнив, как отрицательно отнеслась к профессору американцу и его широким бескрайним просторам. Впрочем, трудно представить себе больший контраст, чем Халлорсен и этот смуглый беспокойный молодой человек, который смотрит на нее. Ох, эти глаза! Холодок снова пробежал у нее по спине. Динни разломила булочку и сообщила:
– Вчера я обедала с Майклом и Флер.
Губы Дезерта искривились.
– Вот как? Когда-то я сходил с ума из-за Флер. Она - совершенство... в своем роде, правда?
– Да, - согласилась Динни и глазами добавила: "Не надо ее унижать!"
– Превосходное оснащение, редкая выдержка!
– Думаю, что вы ее не знаете, - заметила девушка, - А я и подавно.
Он наклонился над столом:
– Вы кажетесь мне верным человеком. Откуда это в вас?
– Слово "верность" - наш фамильный девиз. От этого так просто не отделаешься, не так ли?
– Не знаю, - отрезал он.
– Я не понимаю, что такое верность. Чему? Кому? В нашем мире нет ничего незыблемого - все относительно. Верность показатель статичности мышления или просто предрассудок. В любом случае она исключает пытливость ума.
– Есть вещи, которые стоят, чтобы им хранили верность. Например, кофе или религия.
Он посмотрел на нее так странно, что Динни почти испугалась.
– Религия? А вы сами веруете?
– В общем, пожалуй, да.
– Что? Вы способны проглотить догмы катехизиса? Считать одну легенду правдивее другой? Предположить, что один набор представлений о непознаваемом представляет собой большую ценность, чем остальные? Религия! Но у вас же есть чувство юмора. Неужели оно покидает вас, как только речь заходит о ней?
– Нет. Я только допускаю, что религия - просто ощущение присутствия всеобъемлющего духа и то этическое кредо, которое помогает служить ему.
– Гм!.. Довольно далеко от общепринятой точки зрения. Откуда же в таком случае вам известно, как лучше всего служить всеобъемлющему духу?
– Это мне подсказывает вера.
– Вот здесь мы и расходимся!
– воскликнул Дезерт, и девушке показалось, что в голосе его зазвучало раздражение.
– Вспомните, как мы пользуемся силой нашего мышления, нашими умственными способностями! Я беру каждую проблему, как она есть, оцениваю ее, делаю вывод и действую. Словом, действую, решив с помощью разума, как лучше действовать.
– Лучше для кого?
– Для меня и для мира в широком смысле слова.
– Кто на первом месте - вы или мир?
– Это одно и то же.
– Всегда ли? Сомневаюсь. Кроме того, все это предполагает такую длительную оценку, что я даже не представляю себе, как вам удается перейти к действию. Этические же нормы, несомненно, являются результатом бесчисленных решений, которые люди, сталкиваясь с одними и теми же проблемами, принимали в прошлом. Почему бы вам не следовать этим этическим нормам?
– Потому что ни одно из этих решений не было принято людьми, обладавшими моим темпераментом или находившимися в сходных со мной обстоятельствах.
– Понимаю. Вам нужно то, что называется судебным прецедентом.
Как это типично по-английски!
– Простите!
– оборвал ее Дезерт.
– Я вам надоедаю. Хотите сладкого?
Динни оперлась локтями о стол, положила голову на руки и серьезно посмотрела на него:
– Вы мне нисколько не надоели. Наоборот, ужасно меня заинтересовали. Я только думаю, что женщины действуют более импульсивно. Практически это означает, что они считают себя более похожими друг на друга, чем мужчины, и больше доверяют своему интуитивному восприятию коллективного опыта.
– Так было раньше. Как будет дальше - не знаю.
– Надеюсь, по-прежнему, - сказала Динни.
– Мне кажется, что мы, женщины, никогда не станем вдаваться в оценку. А сладкого я хочу. Пожалуй, съем сливовый компот.
Дезерт взглянул на нее и расхохотался.
– Вы изумительная! Мы оба возьмем по компоту. У вас очень церемонная семья?
– Но то чтобы церемонная, но верит в традиции и в прошлое.
– А вы?
– Боюсь сказать. Бесспорно одно - я люблю старинные вещи, старинные здания и стариков. Люблю все, что отчеканено, как монета. Люблю чувствовать, что у меня есть корни. Всегда увлекалась историей. Тем не менее не могу над этим не смеяться. В нас всех заложено что-то очень комическое: мы - как курица, которой кажется, что ее привязали веревкой, если по земле провести меловую черту от ее клюва.
Дезерт протянул руку, и Динни вложила в нее свою.
– Пожмем друг другу руки и порадуемся этому спасительному свойству.
– Когда-нибудь вы мне еще кое-что расскажете, - объявила Динни.
– А пока скажите, на какую вещь мы идем.
– Играют ли где-нибудь пьесы человека по фамилии Шекспир? Не без труда им удалось обнаружить театр на заречной стороне города, где в этот день давали пьесу величайшего в мире драматурга. Они отправились туда, и после спектакля Дезерт неуверенно предложил: