Конец лета (др. перевод)
Шрифт:
— Нет, Маргарет, должно быть, оставила их для тебя на столе.
— Bon. A tout de suite [1] .
Она не сказала мне ни «доброе утро», ни «как ты себя чувствуешь?», «как ты спала?», «я люблю тебя». Вспомнила только о газетах, своей черной юбке, паспорте. Глаза Дины наполнились слезами. Она вытерла их тыльной стороной ладони.
Они вели себя так непреднамеренно. Просто они были такими по природе. Но почему их не волновало, где была еечерная юбка, еедомашние
1
Хорошо. Тотчас буду (фр.).
Маргарет услышала, как Дина шелестит газетами в столовой, и с обычной улыбкой приоткрыла дверь из кухни.
— Доброе утро, миссис Дьюрас.
— Доброе утро, Маргарет.
Как всегда, все делалось в доме четко и в тактичной манере. Приказы отдавались с дружелюбной улыбкой; газеты раскладывались по степени важности; кофе подавалось сразу на стол в изящном кофейнике из Лиможа, приобретенном матерью Марка; занавеси были раздвинуты; и каждый был занят своим делом, исполняя привычную роль.
Новый день начался. Просматривая газету и пробуя кофе из голубой чашки в цветочек, Дина отогревала ноги после холода кафельной плитки террасы размеренными движениями по ковру, выбросив из головы все, о чем думала ранее. Поутру она выглядела такой молодой с распущенными темными волосами, широко открытыми глазами, с белоснежной кожей, чистой, как у Пилар, а руки ее были такими же, как и двадцать лет назад — изящными, без единой морщинки. Ей нельзя было дать тридцать семь лет, она выглядела моложе тридцати. Молодость пронизывала все ее движения: и то, как в разговоре она поднимала вверх лицо, и как вспыхивали ее глаза, и как сияла радужная улыбка на губах. Ее возраст возвращался к ней ближе к концу дня, когда движения становились законченно размеренными, приобретая королевскую осанку в дополнение к тщательно уложенным волосам. Только по утрам она была свободна от обременительной печати возраста — она была сама собой.
Она услышала, как Марк спускался вниз, прежде чем он оживленно заговорил, обращаясь по-французски к Пилар, стоявшей на площадке второго этажа с еще не высохшими после мытья волосами. Он говорил ей что-то о том, как вести себя на Антибе и о необходимости избегать поездки в Ниццу. В отличие от Дины Марк увидится с дочерью еще этим летом. Он будет несколько раз совершать поездки между Парижем и Сан-Франциско, делая остановки на Антибе в выходные дни, если это ему удастся. Старые привычки трудно менять, а привязанность его к дочери была велика. Они всегда были друзьями.
— Bonjour, ma ch`ere [2] .
«Моя дорогая, а не моя любимая», — заметила про себя Дина. Буква «i» ушла из слова уже много лет назад.
— Ты выглядишь чудесно этим утром.
— Благодарю тебя. — Она взглянула на него с надеждой, что он улыбнется, но он уже изучал газеты. Отпущенный ей комплимент был скорее
— Что-нибудь новое в Париже? — Ее лицо снова сделалось серьезным.
2
Здравствуй, моя дорогая (фр.).
— Я дам тебе знать. Я завтра уезжаю на некоторое время.
Нечто в его тоне подсказало ей, что в этом было что-то недосказанное. Это «что-то» было постоянно.
— Как надолго?
Он взглянул на нее насмешливо, и это напомнило ей о тех трепетных чувствах, которые она испытывала к нему. Марк был удивительно привлекательным мужчиной с худым аристократического типа лицом и сверкающими голубыми глазами, с красотой которых не могли сравниться даже глаза Пилар. В светло-золотистого цвета волосах едва проглядывала седина на висках.
Он выглядел по-прежнему молодым и энергичным, почти всегда насмешливым, особенно когда бывал в Штатах. Он находил американцев «забавными». Ему доставляло удовольствие побеждать их, играя в теннис или сквош, в бридж или трик-трак. Особую радость он испытывал, выигрывая у них судебный процесс. Он работал так же, как и играл, — много, быстро и хорошо и добивался поразительных результатов. Ему завидовали мужчины, перед ним заискивали женщины. Он всегда побеждал. Победа была неотделима от его образа жизни. Вначале это Дине очень нравилось. Для нее огромной победой оказалось признание Марка в любви.
— Я спросила, как долго тебя не будет. — В ее голосе появилось едва заметное раздражение.
— Еще не знаю. Несколько дней. А разве это важно?
— Конечно. — Ее нетерпение нарастало.
— Разве нам предстоит что-то важное? — Он был удивлен: посмотрев записную книжку, он не нашел там ни одной важной записи. — В чем дело?
«Нет, ничего важного, дорогой… только всего понемногу».
— Нет, нет, все в порядке. Мне просто хотелось узнать.
— Я дам тебе знать. После некоторых встреч сегодня кое-что уточнится. Возникла проблема касательно крупного судебного разбирательства вокруг морских перевозок. Возможно, мне придется из Парижа прямо отправиться в Афины.
— Снова?
— Похоже на то. — Пока Маргарет подавала ему яйца к завтраку, он рассматривал газеты, а затем вновь посмотрел на жену.
— Ты поедешь с Пилар в аэропорт?
— Конечно.
— Пожалуйста, проследи за ее одеждой. Маму хватит удар, если она прилетит снова в одном из этих дурацких костюмов.
— А почему бы тебе самому не сказать ей об этом? — Дина пристально посмотрела на него своими зелеными глазами.
— Я думал, что тебе это ближе. — Он был невозмутим.
— Что, дисциплина или ее гардероб? — Говорить об этом было бесполезной задачей, и они оба это понимали.
— И то и другое до определенной степени. — Она хотела спросить, до какой степени, но не спросила. До той степени, на которую она была способна? Он имел это в виду? Марк продолжал: — Я дал ей немного денег на дорогу, между прочим. Так что ты этого можешь не делать.