Конец митьков
Шрифт:
— А нельзя ли нам выехать на два часа раньше? — спросил я водителя автобуса.
— Да мне-то пораньше лучше, успею обратно вернуться.
Я быстро опросил всех митьков и их родственников — разница в два часа невелика, зато меня спасете, — и все, решительно все не просто согласились, но были рады вернуться в Петербург на два часа раньше; вот только Митя как раз спал, был слышен его храп, а потому я особенно подробно обговорил с Таней и Иоанной Шагиной: Митя-то не будет против? Не обидно ему будет, что его не спросили? Да нет, конечно, и Миге лучше пораньше приехать. Ну и хорошо, значит,
К вечеру просыпается Митя. Дав ему оклематься и поесть пельменей, рассказываю всю историю (простодушно упомянув, что в случае опоздания катастрофа постигнет именно мою жену). Митя надолго задумывается и холодно роняет:
— Нет, в одиннадцать мы никуда не поедем.
— Почему?
— Рано, не успеем собраться.
— У тебя больше суток, чтобы собраться. И чего тебе собирать-то?
— Не фиг так рано вставать.
— Водитель приедет в одиннадцать, этого уже не переиграть, не связаться с ним. Так что извини, товарищ дорогой, хочешь ты того или нет, а выедем мы отсюда в одиннадцать часов: все так решили.
Он вновь задумывается. Каждый митек знает, что время от времени Дмитрий Шагин демонстрирует свою власть без всякой на то нужды, чтобы народ не разбаловался, но сейчас Митя, конечно, понимает: мне просто вилы, если он упрется. Митя, хоть и не стал профессионалом, политик хороший, а важнейший закон политики таков: не загонять соперника в угол, если не намерен его уничтожить. Но как удачно удалось загнать меня в этом углу, в Боровичах, это просто чудесное стечение обстоятельств. И он решается:
— Даже если мы выедем отсюда в одиннадцать часов, в Питер сразу не поедем.
— Почему?
— Да пробки по утрам на въезде в Питер.
— Где «по утрам», мы приедем в шесть вечера!
— Лучше позже ехать, чтобы пробки рассосались.
— Ладно, там видно будет: рассосались к шести вечера утренние пробки или не рассосались.
— Нет. Сразу мы в Питер не поедем.
— А куда мы поедем?
— Поедем куда-нибудь на экскурсию.
— Ты что, серьезно?
— Пикник какой-нибудь устроим.
Митьки низшего и среднего звена слушали этот диалог молча, и только такое высокопоставленное лицо, как Таня, подала голос, как ни странно, в мою пользу:
— Митя, как-то ты нелогичен... (Спасибо, Таня, и на этом.)
— Как бы то ни было, а раньше восьми вечера мы в Питере не будем, — припечатал Митя, вставая из-за стола.
Еще немного поговорили, при этом Дмитрий Шагин смотрел куда-то вдаль с угрюм-бурчеевской непреклонностью, но охотно поддерживал разговор, выманивая меня на крик и потерю лица. Бедная жена моя была в волнении от блистательной бесстрастности такого садизма, пыталась объяснить, протестовать.
Митя явно наслаждался нашим отчаянием. Он имел в виду, что я настаиваю на одолжении, которое без ведома руководителя выклянчил у разболтавшегося коллектива, и которое Митя даже по этой только причине —да и мое ли дело, по каким другим причинам, — не может мне предоставить.
Притихшим и испуганным митькам давался вот какой урок: «У больших обезьян приняты те же технологии контроля, что и в уголовной или политической среде: стоящие у руля самцы ритуально опускают тех, кто, как им кажется, претендует на неоправданно высокий статус» (В. Пелевин).
Признаться, я тогда с удивлением смотрел на мить-ков. Здесь собрались все, кроме Тихомирова: Сапего, склонившийся над приборчиком для измерения давления; многодетный Кузя; только что вышедший из запоя Фил с женой Светой, которую он пристроил в «Митьки»; Володя Соловьев [12] ; мало что понимающий Горяев, который отсутствовал 15 лет, вернулся и в первый раз поехал на провинциальную выставку. Немного осталось; это остались наиболее крепко связанные? Или ценящие статус митька? А что, и неплохо быть митьком, вот как хорошо съездили. Да и вообще многие люди нуждаются в том, чтобы быть членом чего-то. В молодости и на преступления идут, лишь бы не быть отторгнутыми своим коллективом.
12
Славная биография: мать его, за несколько лет до Володиного рождения, сделала множество иллюстраций к книге «Митьки». Когда родился сын, баюкала его: вырастешь, пойдешь к митькам... Много воды утекло, семья Володи Соловьева давно живет в Бельгии, но он вырос, вернулся в Петербург и в 2006 году пришел проситься в «Митьки». Был принят со статусом «юнга», а ныне уже уволен за профнепригодность, т.е. недостаточную беззаветность.
Неужто мы связаны только через Дмитрия Шагина, а больше никак? Вот, я на их глазах «был осрамлен до слез и до рыданий» (Н. Лесков), фигурально выражаясь, так-то я уже просто спокойно молчал. И они спокойно молчали.
Когда я через несколько дней обсуждал с Сапегой поездку в Боровичи, он, как-никак директор, так выразил общую позицию:
— Ну а что же нам, безлошадным низовым митькам, сказать? Вы, члены политбюро, обсуждаете свои дела, нам-то куда соваться? Паны дерутся — у холопьев чубы трещат, чего нам соваться? Вам виднее, вы члены политбюро...
Всего-то у Сапеги был в Митиной ставке подоконник, на котором ему было позволено хранить книги «Красного Матроса», но крепко держался Мишаня за свой подоконничек, помалкивал. Да не помогло: уволен за профнепригодность.
— Мишаня, опомнись, какое политбюро? Возьми такой формальный признак статуса, лошадности и безлошадности, как право прихода в выставочный зал мить-ков. Не ты ли мне ключ одалживал, чтобы я мог картины повесить, ведь у меня нет ключа. И у Фила есть этот ключ, у Кузи, Горяева, даже Володи Соловьева.
Оставшийся день в Боровичах я с Митей не разговаривал, общался с митьками низшего и среднего звена. Радостного было мало.
Вот святой Франциск Ассизский радовался, когда его, оборванного и голодного, не пустили в дождливую ночь переночевать в дембельском монастыре: унижение полезно для души. В этом смысле, конечно, с Митей жить да радоваться: полезно для души. (У митьков много терминов, обозначающих душеполезное Митино поведение: ПРИЖУЧИТЬ, УЩУЧИТЬ, УРАБОТАТЬ, СГВАЛТУВАТЬ.) Но случай в Боровичах не тот, он отличался от стандартных прижучиваний: я был ответственен за жену.