Конец одной любовной связи
Шрифт:
Эту книгу я любил. Теперь казалось, что устарели и героическая борьба со льдами, и жертва, обрекающая на смерть лишь тебя самого. Две войны стояли между нами. Я посмотрел фотографии — бороды, очки, британский флаг, небольшие сугробы, пони с длинной гривой, вроде старомодной прически. Даже смерть была «того времени», смерть — и школьница, испещрившая страницы восклицательными знаками. На последнем письме Скотта она написала четкими буквами:
«А что потом, ужели Бог?
Роберт Браунинг».
«Тогда
7
— Где вы были, Генри? — спросил я. Обычно он спускался к завтраку первым, иногда — уходил, когда я еще не вышел, а в это утро его тарелка стояла нетронутой и я услышал, как хлопнула дверь прежде, чем он вошел.
— Так, гулял, — туманно ответил он.
— Всю ночь? — спросил я, и чтобы оправдаться, он сказал мне правду:
— Ну, что вы! Отец Кромтон служил сегодня заупокойную мессу.
— Еще их служит?
— Раз в месяц. Я думал, вежливее зайти.
— Вряд ли он знал, что вы там.
— Я подошел, поблагодарил. Собственно, я пригласил его к обеду.
— Тогда я уйду.
— Не надо, Бендрикс! В сущности, он был другом Саре.
— Вы не обратились ли?
— Конечно, нет. Но они имеют такое же право на свои взгляды, как мы с вами.
Итак, он пришел обедать. Этот уродливый, неуклюжий человек с носом Торквемады [35] увел у меня Сару. Он поддержал дурацкий обет, который надо было забыть через неделю. В его церковь шла она под дождем, искала убежища, нашла смерть. Я не мог сохранить даже вежливость, Генри пришлось все тащить одному. Отец Кромтон не привык обедать в гостях. Так и казалось, что это — тяжкий долг. Болтать он не умел, ответы его падали словно деревья на дорогу.
— У вас тут много бедных? — сказал усталый Генри, уже за сыром. Он перепробовал много тем — книги, кино, недавнюю поездку во Францию, будет ли война.
35
Торквемада Томас(1420–1498) — монах-доминиканец, глава инквизиции в Испании.
— Не в том суть, — ответил священник.
Генри не сдался.
— Падает нравственность? — спросил он с той легкой фальшью, без которой не произнесешь таких слов.
— Это вообще не проблема, — сказал отец Кромтон.
— Я думал… знаете, иногда видишь вечером…
— Так бывает повсюду. И потом, сейчас зима.
Тема на этом кончилась.
—
— Нет, спасибо.
— Наверное, в нашем районе трудно собрать деньги для бедных?
— Дают, что могут.
— Налить вам бренди в кофе?
— Нет, спасибо.
— Вы не против, если мы…
— Нет, не против. Я просто потом не заснул бы, а мне вставать в шесть часов.
— Зачем?
— Молиться. К этому привыкаешь.
— Боюсь, — сказал Генри, — я толком и не молился с самого детства. Когда-то я просил, чтобы Бог помог мне попасть в школе во вторую десятку.
— Попали?
— Попал в третью. Наверное, такие молитвы не считаются?
— Всякая молитва лучше, чем ничего. Вы признаете Божью силу, а это — своего рода хвала.
За весь обед он не произнес столь длинной речи.
— Я бы сказал, — вмешался я, — что это магия. Вроде того, как трогают дерево или не ступают на какие-то плиты тротуара. Сейчас, во всяком случае.
— Ну, немножко суеверия не повредит, — сказал он. — Люди хоть понимают, что этот мир — еще не все. Бывает началом премудрости.
— Да, ваша церковь любит суеверия. Святой Януарий, кровь, видения…
— Мы пытаемся различать их. И потом, не разумней ли думать, что все может случиться?
Зазвонил звонок. Генри сказал:
— Я отпустил служанку спать. Разрешите, отец?
— Лучше я открою, — сказал я. Я был рад избавиться от этого тяжелого человека. На все у него ответ, любителю его не подловить, он — словно фокусник, который раздражает самой сноровкой. Я открыл дверь и увидел толстую женщину в черном, с пакетом в руках. Сперва я подумал, что это — наша уборщица, но она сказала:
— Вы мистер Бендрикс, сэр?
— Да.
— Вот, это вам. — И она быстро сунула мне пакет, как будто он мог взорваться.
— От кого вы?
— От мистера Паркиса.
Я растерянно вертел пакет. Мне пришло в голову, что это — какие-то улики, которые Паркис запоздало прислал мне. Я хотел о нем забыть.
— Вы не дадите расписку, сэр? Он сказал, в собственные руки.
— Карандаша нет. И бумаги. Вообще, я занят.
— Вы знаете, какой он аккуратный, сэр. Карандаш у меня есть.
Я написал расписку на старом конверте. Она ее бережно положила в сумку и поспешила к калитке, я держал пакет. Генри крикнул из столовой:
— Что там, Бендрикс?
— Пакет от Паркиса, — сказал я. Это звучало как скороговорка.
— Наверное, книгу вернул.
— В такое время? И потом, это мне.
— Что же такое тогда?
Я не хотел открывать пакет, ведь мы оба с таким трудом ее забывали. Мне казалось, что я достаточно наказан за мистера Сэвиджа. Голос отца Кромтона говорил: