Конец осиного гнезда. Это было под Ровно(изд.1970)
Шрифт:
Дождь сыпал и просеивался сквозь холодный туман. Мы старательно месили грязь, черную, как вакса, и клейкую, как смола.
Похитун шел впереди,как неподкованная лошадь по льду.Ноги его расходились на горбах тропинки, скользили на обнаженных корнях. Грязь разлеталась в стороны. Полы блестящего клеенчатого плаща шлепали по его сапогам.
На полпути к городу Похитун остановился и предупреждающе поднял руку. Навстречу ползли по расквашенной дороге две легковые машины. Они приближались, погромыхивая цепями на задних скатах, и через минуту проплыли
Встав на ноги, Похитун растерянно поводил глазами, встряхнул головой и разразился залпом отборных ругательств.
Тут попало и летчикам, и погоде, и черту, и его матери.
Я уже испугался, что наша экспедиция сорвется, но я плохо знал Похитуна. Кое-как обтерев заляпанный грязью плащ, он с необычной резвостью бросился на тропинку, которая вела к городу стороной, и крикнул:
– За мной!
Я поспешил за ним. Лес редел. Дождь густой сеткой заштриховывал городские строения вдали.
– С чего это мы свернули сюда?– спросил я Похитуна.
– Э, батенька, я уже ученый! Летчики поехали к нам за объектами для бомбежки,– ответил он, полагая, что из этого мне станет ясно, почему понадобилось пробираться дальней тропкой.
– Ну и что же?
– А то, что меня сейчас же хватятся на станции.
– Вот оно что…
– А как же! Я нарочно сюда и свернул. А они будут догонять меня по той дороге.
Он чуть не бежал вприпрыжку, тяжело дыша и посапывая. Я с трудом поспевал за ним и диву давался, откуда у него взялась такая прыть.
– Может быть, нам лучше вернуться?– задал я каверзный вопрос.
Похитун остановился, повернулся, смерил меня недоумевающим взглядом и спросил:
– Это как же понимать? Предательство?
– Уж сразу и предательство! Зачем так громко? Я же о вас пекусь.
– Пошли, пошли!– нетерпеливо сказал он. – Обо мне вы не пекитесь. О себе пекитесь. Объекты от летчиков никуда не уйдут.
Наконец мы добрались до города.
Казино, как и позавчера, пустовало. Занято было всего три столика. Тихо завывал оркестрик.
Я выбрал столик в самом темном углу и поманил официанта. Я решил сегодня во что бы то ни стало напоить Похитуна до чертиков и под удобным предлогом вырваться на пять–десять минут. Мне надо было лишь добраться до парикмахерской, где оставил свои знаки Криворученко.
Нам подали бутылку венгерского вина (мне), бутылку мутноватого шнапса (Похитуну),консервированную рыбу в маринаде,несколько кусочков голландского сыра и соленые грибы местного изготовления. Хлеба не полагалось.
– Для начала хватит?– осведомился я.
– Вот именно, для начала…– Похитун захихикал.
– Пить много не буду,– заметил я, разливая напитки по стаканам.
– Это как же? – удивился Похитун.
– Мне надо быть у врача.– И я вытащил записку Гюберта.
– Ну и бог с вами…
Мы выпили по стакану,
Я толкнул Похитуна.Он заерзал на месте,втянул голову в плечи и сгорбился.
– Чуяло мое сердце!– с плачущей миной проговорил он, быстро налил себе новую порцию и опрокинул.
Курт Венцель оглядел зал и направился прямо к нам. Бросив взгляд на стол, он облизнул толстые губы и,наклонившись к уху Похитуна,стал что-то шептать.
«Почему Венцель сразу пришел сюда? – блеснула у меня мысль. – Вероятно, Похитун предупредил, где мы будем».
Похитун махнул рукой и встал. Я взял бутылку со шнапсом и стал наливать в стакан. Предполагая, что я забочусь о нем, Похитун подарил меня благодарным взглядом и сел. Но я поднес стакан Венцелю. Тот глупо улыбнулся и медленно, сквозь зубы, не выпил, а высосал водку.
– Я вас буду ждать здесь,–сказал я Похитуну.– Схожу в комендатуру к врачу и вернусь. Идет?
– Да, да… Обязательно. Мы придем вместе с Куртом.
Курт Венцель кивнул.
Они вышли,и я остался один. О такой удаче я даже не мечтал. Расплатившись с официантом и предупредив его,чтобы он приберег нам столик в случае наплыва публики, я покинул ресторан.
Город тонул в дожде и тумане. По мостовой и тротуару пузырились грязные лужи.Запахнув плащ, я прежде всего направился в комендатуру.Так было лучше. Я все-таки не исключал возможности слежки за собой, а в комендатуре можно было «провериться».
Дежурный офицер сказал, что врач Питтерсдорф на квартире,и указал на дом тут же, во дворе комендатуры. Я без труда нашел врача, представился ему и подал записку Гюберта.
Доктор оказался благодушным толстяком лет за пятьдесят. По-русски он говорить не мог,знал лишь несколько слов и, если бы не записка Гюберта, мы, вероятно, и не столковались бы. Он внимательно исследовал мои руки, заставил снять рубаху, похлопал по плечу и сказал:
– Гут! Зер гут!
На записке Гюберта он написал диагноз,который я прочел позднее:«Фантазия. Повышенная мнительность. Здоров как бык». Я сунул записку в карман, любезно раскланялся и выбрался во двор комендатуры. Двор был пуст. Я заметил второй выход, на смежную улицу, и воспользовался им.
Пройдя квартал, я оглянулся: никого. Я пошел прямо, еще раз обернулся и лишь тогда свернул в переулок.
Уже темнело. Около парикмахерской– ни души. Наступал самый ответственный момент. Малейшая оплошность с моей стороны могла погубить все, а поэтому следовало быть крайне осторожным.Я прошел до угла и заглянул за него – пусто. Нащупал в кармане припасенный уголек, зажал его в руке и шагнул к стене. Поставить букву, одну-единственную букву– это отняло у меня какую-то долю секунды. Затем подошел к двери и рядом с косяком тоже чиркнул углем. Теперь каждый знак выглядел так: «СК/4». Я прибавил лишь «С» – первую букву своей фамилии.Это означало: «Я здесь. Все благополучно. Жди моих сигналов». Теперь пришла моя очередь назначить встречу.