Конец республики
Шрифт:
— Люди душат друг друга! — воскликнул Милихий. — Можно ли допускать, чтобы римляне уподобились варварам? Пойдем разнимем их!
— Увы, друг! — покачал головою Понтий. — Твои добрые намерения будут поняты превратно. Эти люди подумают, что мы посягаем на подарки Цезаря.
Борьба женщин за динарии, посыпавшиеся сверху, испугала Лицинию, — полилась кровь…
— Понтий, кликни красных. Пусть они разнимут этих бедных женщин!
Она понимала, что причиною драки была страшная нищета народа. Борьба за существование доводила людей до безумия: прожить бы хоть один день, а завтра покажет, что делать, — украсть, ограбить, продаться
Не означала ли эта нищета падения нравов, конца республики? Народ был бессилен остановить разложение общества, сам подпадал под влияние развращенных верхов, соприкасаясь с ними в обыденной жизни, и тлетворный дух заразы охватывал людей всех возрастов. Смерть в боях с варварами, смерть на гражданской войне, убийства из-за угла, казни — все это пахло кровью. Стоило ли жить, видя страшный распад, обнищавшие семьи, проституцию женщин, девушек и детей? Ничтожностью стало все — брак, семья, любовь, родственные чувства. Жить было страшно в хаосе обрушивавшегося здания республики; кое-где стены и потолок еще держались, но стены уже обваливались и дрожали при малейшем сотрясении, готовые каждое мгновение рухнуть, а потолок, покрытый многочисленными щелями, нередко зиял большими пробоинами. И некий муж ходил по крыше здания, неистовствуя и глумясь над обитателями, и вопил об охлократии и справедливости. Стоило только выбежать людям из здания и сбросить злодея с крыши, — тогда республика, может быть, устояла бы. Устояла ли бы? Нет, рухнула бы несколько позже.
Так думала Лициния, ожидая красных. Они вскоре возвратились. Впереди шел Понтий, что-то говоря подбежавшему к нему Милихию.
Она прислушалась.
— Народ удалился: кто добровольно, а кого пришлось разогнать. Ранено несколько плебеев и плебеянок, трое убито.
— Демагог захотел крови, — сказала Лициния. — Да будет проклят он со своими благодеяниями.
XIV
Эмиссары Клеопатры сообщали ей из Рима о происках Октавиана против лиц, стремящихся к возрождению египетского царства.
Понимая, что война неизбежна, Антоний рассчитывал начать борьбу как защитник свобод, попранных тираном. Убедив консулов семьсот двадцать первого года от основания Рима, которые были его друзьями, что он желает уничтожить триумвират и восстановить республиканские законы, Антоний предложил им назначить в следующем году преемника Октавиану в начальствовании над легионами, когда тот оставит Рим в должности проконсула. Одновременно он приказал Клеопатре готовить военное снаряжение, машины и деньги.
Едучи в Эфес, Антоний получал в дороге письма от царицы. Она писала, что деятельно собирает хлеб, одежды и все необходимое для войны. Наконец, Клеопатра отплыла из Египта, взяв из сокровищницы Лагидов двадцать тысяч талантов. Она решила помогать Антонию в борьбе против Октавиана, посягавшего на египетское царство, и не допустить соглашения дуумвиров за счет независимости Египта.
Клеопатра ехала навстречу Антонию, стягивавшему свои корабли к Эфесу.
Лазурное море потемнело — был конец года. Вдали белели, как бы вздымаясь из волн; мраморные храмы Эфеса. Глядя на многочисленные суда, подплывавшие к пристани, царица слушала шутливые речи моряков о разгневанном боге морей Посейдоне,
— Цезарь выехал из Рима — срок триумвирата кончился, римская республика восстановлена. Первого января консулы огласят заявление Антония о возвращении его к частной жизни и отрешат Октавиана от начальствования над легионами. Я уверена, что Цезарь прибегнет к насилию…
— Не волнуйся, госпожа и царица, — прервала ее Ирас, — не может быть, чтобы трус осмелился…
— Не трус совершит насилие, а Агрипиа… Если Октавиан захватит власть, трудно нам будет бороться с ним…
— Ты хочешь сказать, — вмешалась Хархмион, — что весь Рим станет на сторону Цезаря? Но ты забываешь, что консулы — наши друзья, и пока существует восстановленная республика, немыслимы враждебные действия против нас…
— Посмотрим, — с сомнением в голосе молвила Клеопатра, приказав готовиться к высадке.
Берег Азии приближался. Пристань, усеянная толпами народа, оживленно шумела. Накануне прибыли войска союзных восточных царьков, династов и тетрархов Азии и Африки, вытребованные Антонием, и город был наполнен разноплеменными воинами: здесь были храбрые мавры, прибывшие с царем Бокхом, ловкие низкорослые киликийцы — с династом Таркондиматом, суровые каппадокийцы — с царем Архелаем, свирепые пафлагонцы — с царем Филадельфом и комагенцы — с Митридатом, добродушные высокорослые фракийцы — с царями Садаласом и Ремиталпом, мрачные галаты — с царем Аминтой. По узким улицам проплывали над толпами лектики с гетерами, кифаридами, певицами, плясуньями и мимами. Мелькали прекрасные лица женщин и девушек, слышались их шутки, нередко двусмысленные, хохот юношей и мужей…
Клеопатра продолжала путь среди этого шума и сутолоки ко дворцу Антония.
Она застала проконсула в простасе. Окруженный римскими друзьями, он казался взволнованным и, держа в руке таблички, что-то говорил, когда в простас входила царица.
После приветствий и взаимных любезностей Антоний сказал Клеопатре, бросив письмо на стол:
— Октавиан совершил государственный переворот. Общество взволновано, консулы бежали из Рима. Он позволил всем желающим покинуть его. У меня есть сведения, что к нам едут четыреста сенаторов.
— Следовательно, республика вновь не существует, — засмеялась царица, — и тиран опять у власти.
Антоний оглядел исподлобья друзей.
— Мой долг — выступить на защиту республики, — заговорил он. — Если бы Октавиан согласился удалиться к частной жизни, я поступил бы так же. Однако он не думает об этом, если допустил насилие над республикой.
— И все же, — вмешался Публий Канидий, — Октавиан, захвативший власть, безвластен. Он растерян, не может применять строгости к лицам, нарушающим законы (если только законы существуют при тирании), общество ему не доверяет…
— Все это так, — перебила Клеопатра, — но поскольку Октавиан в Риме и республика не существует…
— Пусть не существует! Октавиан не имеет права начальствовать над легионами, а ты, друг, — повернулся Канидий к Антонию, — законно стоишь во главе войск, имеешь средства, и многие легионарии, находящиеся в Италии, переходят на твою сторону… Сила на твоей стороне.
— Что же ты посоветуешь? — спросил Антоний.
— Будь я на твоем месте, я завтра же напал бы на Италию. Высадившись в Остии, я пошел бы на Рим, объявив Октавиана врагом республики.