Конец республики
Шрифт:
Антоний и Эрос тоже пили. Низкорослый грек, дравшийся с Антонием на пристани, стал ручным, как домашнее животное: он объявил, что с таким сильным мужем, как вождь, встретился впервые в жизни, и, величая его Гераклом обещал верно служить до самой смерти. Остальные моряки шумно поддержали его и пили за здоровье Антония.
Пронзительный женский крик ворвался в таберну. Посетители встрепенулись, шум утих.
— О-гэ, хозяин! — крикнул Антоний. — Кого у тебя там режут?
Толстый коротконогий грек подбежал к Антонию и заикаясь вымолвил:
— Господин мой! Такие крики часто
Речь его была прервана новым криком. Женский голос молил о помощи.
— Привести обоих, — распорядился Антоний, — женщину и обидчика.
Вскоре перед проконсулом появилась миловидная девушка и старый грек. Рука Антония дрогнула, расплескав вино. Эрос растерянно смотрел на девушку.
— Атуя! — воскликнул он с изумлением. Денушка равнодушно повернула к нему голову, и взгляд ее остановился на Антонии. Антоний нагнулся к Эросу:
— Атуя, говоришь? Но ты же отвез ее в Италию… Как же она очутилась здесь?..
– Не знаю, господин, но это она… Ее лицо, глаза… Ее рост, голос, руки…
— Вижу. Но разве не бывает двойников? Впрочем, я возьму ее и узнаю по родинкам на теле, она ли это…
Пригласив девушку вернуться в порнею, Антоний сунул ей монету. Однако девушка возвратила деньги и, указывая на старика, сказала:
— Он купил меня, а денег не дал. Я потребовала, и он стал таскать меня за волосы и бить.
Антоний встал.
— Почему не платишь, старая калига?
— Я заплачу, когда…
— Нет, ты заплатишь за побои и убежишь поскорее, иначе — клянусь Перибасией! — моряки научат тебя разуму!
Скрепя сердце, старик бросил монету на стол и, осыпаемый насмешками и пинками моряков, поспешил к выходу.
— Теперь ты свободна? — спросил Антоний. Девушка наклонила голову.
Когда они удалились, Эрос подошел к морякам, обступившим двух фокусников, которые на глазах присутствующих глотали огонь, зажигали в сосуде паклю, из которого вылетали потом голуби, наносили себе удары ножами, а на теле не было ни ран, ни крови.
Эрос посмеивался над легковерием моряков, считавших фокусников волшебниками, которым покровительствует Геката.
Зрители неистовствовали, выражая громкими возгласами свой восторг.
Антоний тронул Эроса за плечо:
— Ты ошибся, это не она. А так похожа, так поразительно похожа!
— Обратись с молитвой к Гекате, — сказал Эрос, — проси ее избавить нас от злого наваждения.
XX
Лициния и Понтий сеяли недовольство среди воинов, и легионы требовали обещанных денег, не слушая уверений начальников, что задержка произошла не по вине Цезаря, а вследствие тяжелого положения, в которое поставил республику Антоний. Воины шептались и перебегали к Антонию: он был богат и могущественен, его легионы и корабли — говорили воины — могли противостоять войскам и судам двух таких Цезарей, и стоило ли защищать нищего вождя, который вдобавок ко всему боялся высадиться в Эпире?
Октавиан и Агриппа, действительно, опасались высадиться в Греции с двадцатью легионами. Неуверенные
Сидя на ложе, Октавиан говорил Агриппе, ходившему взад и вперед мимо него:
— Я уже решил собрать легкие суда и притворно напасть на берега южной Греции, чтобы отвлечь внимание противника от Эпира. А я, высадившись там, двинулся бы к Амбракийскому заливу, чтобы сжечь корабли Антония. Но легионарии бегут, друзья отказались следовать за мною, в особенности этот Азиний Поллион, уверявший, что дружба со мной и с Антонием мешает ему поддерживать меня. Так же поступили и другие. Я прикажу семистам сенаторам следовать за собой, и они не посмеют отказаться…
— Я против этого решения. Зачем стольких мужей тащить за собой?
Остановившись, Агриппа ждал ответа.
— Я не доверяю им, — заговорил Октавиан, грызя ногти, — они предпочитают мне Антония. Ты сомневаешься? Я предвижу действия отцов государства: заговор, затем посольство к Антонию с просьбой высадиться в Италии, воззвание к народу о поддержке борца за республику, за демократические свободы (Антоний — борец — ха-ха-ха!) и объявление меня врагом народа…
Агриппа пожал плечами.
— Ты чересчур подозрителен, Цезарь! Если бы то, что сказано тобой, ты произнес в присутствии отцов государства, они, возможно, выступили бы против тебя. А так как они об этом не помышляют, то ошибка, которую ты намерен совершить, будет двойной: во-первых, ты лишишь Рим сената, а это покажется квиритам весьма странным, и, во-вторых, возьмешь обузу на свою шею…
— По-твоему, и должен покориться сенату и зависеть от друзей Антония? — вскричал он. — Если это так, то не лучше ли примириться с Антонием, унизиться — ты этого хочешь?
— Я ничего не хочу, Цезарь, кроме твоей победы.
— Победы, победы! А есть ли надежда на нее? Нет, я твердо задумал увезти с собой сенат и действовать, как решено. Не будем же медлить!
Казалось, сама судьба благоприятствовала Октавиану: Амбракия, на помощь которой рассчитывал Антоний, не дала продовольствия, и в Амбракийском заливе среди моряков начался голод. Треть людского состава погибла от голода и болезней. Перебежчики доносили, что Антоний пополняет убыль людей земледельцами, погонщиками ослов и мулов, рабами и что эти люди неохотно идут на корабли.
— А в Патрах, — говорил старик-перебежчик, — начались разногласия. Клеопатра желает мира и требует, чтобы Антоний вернулся в Египет.
И словоохотливый старик, конюх Антония, рассказал, что из случайно услышанной беседы Деллия с Домицием Агенобарбом он узнал причину разногласий: на заседании сената речь шла о восстановлении порядка в Италии после победы над Октавианом и о возвращении Антония в Рим. Полководец не возражал, слушая речи сенаторов. А потом, когда он встретился с Клеопатрой, царица спросила его, правда ли, что он думает вернуться в Италию, Антоний уклончиво ответил, что Октавиан еще не побежден, а будущее находится в руках богов. Однако обеспокоенная Клеопатра не удовлетворилась этим ответом и стала упрекать Антония в непостоянстве и равнодушии к детям.