Конец света в Бреслау
Шрифт:
— Думаю, что завтра мы оба будем проводить доклад бурмистру. У нас в конце концов эта свинья, — тихо сказал Мок, протянул руку Хартнеру и, не тронув водки, покинул кабинет директора.
Слуга Мока Адальберт Гозолл и его жена Марта одеты сегодня были празднично, чтобы — как Адальберт сказал Моку при пробуждении — отпраздновать счастливое возвращение своего работодателя к здоровью. Старый камердинер влез в слегка потрепанный фрак, на ладони натянул перчатки, а его жена обернулась десятком силезских юбок. Завтрак подавали в молчании, а страдавший бессонницей Мок также молчал и наполняла желудок — вопреки его явным протестам — штруделем с яблоками. Мирту интересовал аппетит господина, Адальберта — собственный карман, который работодатель заполнил минуту назад тем ежемесячной выплатой, а Мока — аскетичный вид квартиры, лишенной
— А тому вы дали такие чаевые… Холодно, господин, и до дому далеко…
Советник, преодолев отвращение, наклонился к извозчику и прошептал:
— Тот наверняка пропьет все, а ты вложишь деньги?
— Во что, господин? — шелохнулись пышные усы.
— В новые чулки с подвязками для своей дочери, — Мок крикнул сквозь снег и вошел во дворец.
В холле стоял Мюльхауз и при виде Мока взглянул на часы.
— Вы пунктуальны, — сказал он вместо приветствия. — А этот ваш Хартнер?
— Он опаздывает расчетливо и регулярно. Всегда пять минут. В этот раз, однако, на час.
Они молчали. Оба знали, что силезский правящий градоначальник фон Шрёттер скорее найдет понимание для слабостей Гейссена, чем аристократической непунктуальности Лео Хартнера. Мок был прав. Хартнер и секретарь фон Шрёттера не опаздывали. Прилизанный чиновник спустился в холл и пригласил их церемонно в кабинет градоначальника. Мимо них проходили занятые сотрудники — обеспокоенные секретарши и менее или более важные особы, ищущие напрасно счастья в столице Силезской провинции. Кабинет фон Шрёттера был наполнен гданьской мебелью. Градоначальник приветствовал их не менее церемонно, чем его ассистент, и — оправдываясь сессией силезского Ландтага — попросил возможно быстро перейти к делу. Мюльхауз принял это близко к сердцу и попросил Мока представить дело «календарного убийцы».
— Дорогой господин градоначальник, — Мок отказался от титула «превосходительство». — В нашем городе действует убийца, оставляющий на месте преступления листки из календаря, и глава секты, некий Алексей фон Орлофф, провозглашающий приближение конца света. Этот последний podpiera подпирается различными прогнозами, в соответствии с которыми концу света предшествуют ужасные преступления. Они являются повторением преступлений, совершенных века назад — люди убиты в таких же обстоятельствах. Три убийства — три примера преступлений вековой давности…
Градоначальник фон Шрёттер открыл круглую коробку, из которой торчали кончики сигар. Закурили все, кроме Мюльхауза.
— Фон Орлофф на своих лекциях доказывает, что прав, — Мок выпустил кольцо дыма. — Он утверждает, что в последнее время возобновились три убийства вековой давности. Детали его доказательств записали мои люди… Теперь я попрошу нашего эксперта, доктора Лео Хартнера, продолжить мою речь. Из-за боли в горле я не могу говорить слишком долго…
— Ваше превосходительство, — Хартнер посмотрел в записи Мока. —
19
Колокольный звон в Бреслау (нем.).
— Как утверждает фон Орлофф, — вмешался Мок, — согласно последним историческим исследованиям, этот подмастерье был литейщиком заживо замурован в особняке «У грифов» на Рынке. Случилось это 12 сентября, — он посмотрел в рапорт Райнерта, — 1342 года. А теперь переходим к настоящему. 28 ноября мы нашли в особняке «У грифов» тело замурованного живьем Эмиля Гельфрерта, музыканта, работающего в Концертном доме. На жилете был прикрепленного листок из календаря с датой 12 сентября 1927 года. Полицейский врач Лазариус заявил, что смерть Гельфрерта произошла в августе или сентябре. В четырнадцатом веке подмастерье литейщика, то есть кто-то, кто слушает и анализирует звук колокола, а несколько месяцев назад кто-то, кто профессионально занимается звуком.
— Сенатор Гейссен тоже? — откашлялся фон Шрёттер.
— Давайте в хронологическом порядке, — Мок проигнорировал этот вопрос. — На следующий день, 29 ноября, мы нашли расчлененное тело безработного Бертольда Хоннефельдера. На столе лежал календарь с отмеченной датой 17 ноября. Нам не нужно было спрашивать доктора Лазариуса, когда он умер.…
— Это произошло на Ташенштрассе, 23–24, - Хартнер любил читать лекции, а градоначальник был слушателем весьма благодарным, потому что он лопался от любопытства, — там, где когда-то были городские укрепления за Олавскими воротами. В 1546 году в том менее или более месте был расчленен некий Тромба, запор. Мы не знаем ни виновника, ни мотивов, все это я узнал из произведения Бартесиуса «Antiquitates Silesiacae». Самое страшное то, что убийца играет с нами. Дом, в котором жил Хоннефельдер, — это дом «У золотого литого колокола»…
Воцарилась полная ужаса тишина.
— Там запор, тут безработный слесарь Бертольд Хоннефельдер, — прервал ее Мок, слегка раздраженный стремлениями Хартнера, который смело вступил на поле полиции. — Третья жертва была господину градоначальнику знакома. Известны вам также обстоятельства убийства. Сенатор Гейссен и проститутка Розмари Бомбош были убиты точно так же, как почти пятьсот лет назад камергер австрийского императора Альберта II. Император сделал Вроцлав своей базой в борьбе с польским королем Казимиром Ягеллонцем за чешский престол. Его камергер…
— …отправился, как пишет Бартесиус, — Хартнер считал, что прошлое является его сферой, и перебил слова Мока, — 9 декабря в какой-то публичный дом в Николаевском предместье, где его убили и ограбили. Также не выжила сопровождающая его проститутка. К сожалению, о деталях преступления молчит Бартесиус…
— 9 декабря, — завершил Мок, — был убит в объятиях проститутки советник Гейссен. Это было на Бургфельде, 4, то есть в Николаевском предместье.
Градоначальник под влиянием последних слов Мока покраснел и достал коробку с вечным пером. Он несколько раз открывал крышку, и его гости видели выгравированную на нем какую-то надпись. Румянец медленно разливался по лысине фон Шрёттера и насыщался интенсивным цветом.
— Что вы вообще тут делаете! — взревел он внезапно и резко встал. — Вы пришли ко мне, чтобы попросить разрешения арестовать какого-нибудь русского маркиза?! — пухлый кулак со всей силы ударил о стол. — Почему этот ублюдок еще не сидит у вас на Шубрюке?! Хотите дождаться следующего преступления?!
— С вашего разрешения, — впервые вступил Мюльхауз. — Пусть ваше превосходительство соблаговолит заметить, что о преступлениях пишут в газетах, которые фон Орлофф, конечно, читает. Свои доказательства он представляет на лекциях, всегда после совершения преступления, то есть, как заявили вчера в читальном зале советник Мок и доктор Хартнер, после публикации соответствующей газетной заметки. Поэтому у нас нет ни малейшего повода его арестовать. Ни один судья не осудит человека только потому, что какие-то убийства пригодятся в его аргументации за конец света. Это только след, который направляет нас на путь фон Орлоффа и делает так, что он или кто-то из его секты становится в тени подозрения.