Конец вечного безмолвия
Шрифт:
— А как быть с моим товаром? — нетерпеливо спросил Бессекерский, чувствуя, как холодов поднимается к сердцу.
— С вашим товаром лучше уезжать отсюда подальше, — мрачно посоветовал Гулиев. — Эскимосы и чукчи здешнего побережья не знают, как расплатиться за старые винчестеры, а вы будете предлагать новые да еще за немедленную плату.
— Что же, мне возвращаться назад?
— Самое лучшее, — твердо сказал Гулиев. — Тем паче скоро задуют апрельские пурги. А там оттепели начнутся. Так что, господин Бессекерский, поезжайте обратно в Ново-Мариинск,
Арене Волтер вышел на берег с биноклем, посмотрел
— Это они.
Бинокль пошел по рукам. Передавая друг другу, все соглашались с тем, что это не иначе как Бессекерский со своими каюрами.
Милюнэ прибежала в ярангу к встревоженной Тынатваль:
— Твой едет!
Подхватив девочку, Тынатваль бросилась на берег, но встала в сторонке от тангитанской толпы.
Нарты медленно подошли к гряде прибрежных торосов, пересекли ее и остановились.
С передней поднялся Бессекерский, обросший длинной бородой, исхудавший, с болезненно блестевшими глазами. Оглядев толпу встречавших, он вдруг сказал громко и внятно:
— Вечная мерзлота! Ничего нет! Кругом — вечная мерзлота!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
В результате захвата колчаковцами и японо-американскими войсками Сибири и Дальнего Востока северная окраина страны оказалась отрезанной от центральных районов России. Таким образом, создались благоприятные условия для деятельности буржуазии и интервентов.
На корме, на солнечной стороне, над винтом, тяжело рубящим студеную воду Берингова моря, пассажиры парохода «Томск» играли в карты.
Двое — Сергей Евстафьевич Безруков и Дмитрий Мартынович Хваан — сидели на крышке трюма и молча наблюдали за играющими.
Только что назначенный начальник Чукотского уездного правления Иннокентий Михайлович Громов держал банк. Придавленные тяжелой бутылкой зеленого стекла, перед ним лежали разноцветные денежные знаки — царские ассигнации, керенки, японские иены, китайские юани, американские и сингапурские доллары, английские фунты.
— Господа! — Громов поднял отяжелевшие от пьянства глаза. — На бумажки больше не играю. Ставьте золото!
— Господин Громов, — заговорил один из игроков, — на кой черт вам золото на Чукотке? Там, говорят, этого металла столько, что его запросто гребут из речного песка.
— И меха! — вступил в разговор третий игрок. — Горы лучших в мире, самых дешевых мехов…
Пароход «Томск» уже три недели как вышел из Владивостока. По ночам северный ветер пригонял туман и промозглую морось — смесь холодного воздуха и мельчайших капелек воды. Влага оседала на железной палубе, на вентиляционных трубах, на свернутых канатах, на толстых звеньях якорной цепи.
Вместе с начальником Чукотского уездного правления Громовым, представителем власти "верховного правителя" Сибири адмирала Колчака, на пароходе плыли его секретарь Толстихин, мировой судья Суздалев — длиннолицый, в пенсне человек, начальник колчаковской милиции — узкоглазый, с жесткими усами Струков и десять милиционеров.
Александр Булатов, скользя руками по мокрым поручням, быстро сбежал по трапу, уселся на подсохшую на солнце крышку трюма и принялся свертывать цигарку. С другой стороны на крышке сидели двое. Одного — невысокого, черноволосого, с живыми глазами — Булатов заприметил с первого же дня, когда садились на пароход во Владивостоке. Что-то было знакомое в его лице. Решив, что они встречались где-нибудь в Светлановской или на Первой речке, Александр быстро познакомился с ним. Сергей Евстафьевич Безруков направлялся в Ново-Мариинск кладовщиком в продовольственный склад.
В тихие ночи Булатов выходил из душного твиндека на палубу и поДолгу смотрел на светлый след, тянущийся за кормой.
В этой светящейся темноте, в неопределенном пространстве между небом и водой вспоминалась прошлая жизнь.
Деревня Заходы Смоленской губернии… Бедная изба и ежедневный труд на клочке земли, которая родила плохо и скудно, сколько ни поливай ее потом. Хлеба до нового урожая не хватало, и ранней весной ребятишки уходили в лес, проваливаясь в подтаявший снег, искали съедобные корни, прошлогодние орехи, птичьи гнезда. Девятилетним Саша Булатов пошел внаем к сельскому богатею. Пас коров и коней, исполнял всю сельскую работу. Зимой бегал в школу.
В солдаты шел охотно — хотелось побольше повидать. Впервые увидел море — Балтийское. Оно было совсем не. такое, как в бабушкиных сказках, не синее с волнами вышиной с гору. Служба проходила в крепостной артиллерии на берегу Финского залива. Земля у здешнего народа была куда скуднее против смоленской, но финны упорно копались в ней и ухитрялись среди валунов и мха выращивать крупную картошку, которую и продавали местному гарнизону. По берегу моря паслись упитанные, медлительные, как сами хозяева, коровы.
Стоя на часах у тихого, словно умершего моря, Булатов вспоминал родную деревню, которая отсюда казалась такой милой и прекрасной, чтэ сердце щемило.
С какой радостью ехал он домой после действительной!
Думал хорошенько поработать на земле, жениться… Но ничего не успел. В конце лета четырнадцатого года его снова мобилизовали. Началась германская. В пятнадцатом попал в плен к немцам. Везли в закрытых вагонах через всю Европу. Привезли на шахты. Рубил уголь и высматривал — куда и как сподручнее бежать. Подговорил товарищей, таких же, как и он, русских военнопленных. Во Франции его товарищи вступили в Русский экспедиционный корпус, а Саша Булатов нанялся матросом на французское судно, чтобы возвратиться в Россию через Владивосток. Во Владивостоке впервые узнал о событиях в России, о революции и Петроградском Совете. Отчаянно рвался домой, но дорога через Сибирь была закрыта. Оставался единственный путь — через Америку…
Безруков выплеснул из зеленой эмалированной кружки остаток чая, налил свежего и пододвинул Булатову хлеб и жестянку с сахаром.
— Пей.
И Безруков и Хваан были немногословны и всегда трезвы в отличие от окружения Громова. Дмитрия Хваана присмотрел начальник милицейского управления Струков и подговаривал пойти к нему служить.
— Не думаю, чтобы тебе в эту навигацию удалось перебраться на американский берег, — с сомнением сказал Безруков Булатову. — Сейчас уже осень, и американские шхуны ушли от берегов Чукотки.