Конец вечной мерзлоты
Шрифт:
— Это правда?
— Ну с чего мне перед вами таиться, господин Громов? — с вымученной улыбкой проговорил Тренев.
Он еще раз попытался было закинуть ногу на ногу, но дрожь не унималась, и он снова уперся обеими ступнями в пол.
— А тот, кого вы ищете, давно проживает в Ново-Мариинске?
— В этой комнате я спрашиваю! — рявкнул Громов так, что даже Струков вздрогнул. — Скажите, кто бы мог быть Мандриковым?
— Трудно ответить определенно, — мотнул головой Тренев. — Если он приехал в последнюю навигацию, то его следует искать среди тех, кто прибыл именно в это время. Некоторые люди поплыли вверх по реке Анадырь, в Марково. Может быть, он там?
— А ведь это дельно, — с похвалой произнес уездный начальник, когда Тренев замолк.
Иван Архипович почувствовал себя настолько уверенно, что теперь уже мог водрузить ногу на ногу.
— Осмелюсь еще вам заметить, что для авторитета власти и уважительного отношения к ней простого народа необходимо вести правильно избранную политику, — почти вызывающе произнес Тренев.
— Что вы имеете в виду? — прищурившись, спросил Громов.
— Осмелюсь заметить, что некоторые ваши действия вызвали у населения превратное отношение к вам, некоторое, так сказать, охлаждение. — Тренев чувствовал в глубине души, что не следовало бы ему говорить такое, но его уже понесло, и он не был волен над собой. — Эти бесплодные обыски вызвали некоторый, так сказать, юмор по отношению к действиям…
— Какой такой юмор? — наливаясь краской, грозно спросил Громов. — Вы что, собираетесь осуждать действия моей военной разведки? Да вы знаете, господин Тренев, кто такой Струков? Пинкертон по сравнению с ним дикий и невежественный эскимос!
И тут Громова прорвало. Все, что он накопил в течение целого часа вежливого разговора с Треневым, все, что сдерживалось, вырвалось наружу мутным потоком ругательств.
— Вон отсюда, лиса вонючая! Вон отсюда, двоеженец несчастный!
Тренев встал. Он понимал, что, если не выйдет, с ним сделают что-то ужасное.
Он выскочил в коридор, промчался мимо изумленной Милюнэ, выбежал на улицу и, не останавливаясь, не помня себя, на глазах у удивленных редких прохожих добежал до своего дома и так прямо как был в шубе рухнул на кровать.
Глава четвертая
В нее (подпольную революционную группу. — Ю. Р.) входили рабочие — украинцы Игнатий Фасенко, Семен Гринчук, Мефодий Галицкий, русский Александр Булат, ингуш Якуб Мальсагов, американский матрос норвежец Аренс Волтер, чуванцы Михаил Куркутский (учитель), Николай Кулиновский, украинец Василий Титов. Таким образом, подпольная революционная группа по своему составу была поистине интернациональной.
Декабрь 1919 года в Ново-Мариинске был удивительно тих. Легкий ветерок слегка обжигал лицо морозцем, а на северной стороне неба полыхало сказочное северное сияние.
Безруков с Хвааном остановились на полпути и невольно сошли с тропы на лиман.
— Это что-то фантастическое, — прошептал Безруков. — Я много слышал о северном сиянии, но чтобы так… Прямо занавеси, бахрома из радуги…
— А вон совсем красный цвет, будто флаг, — показал Хваан на другой край небосклона.
Они двинулись к домику Булатова, поминутно оглядываясь на сияющее, полыхающее небо.
— У меня такое ощущение, словно вокруг нас сжимается кольцо, — медленно проговорил Безруков. — По-моему, Струков начал настоящую работу и потихоньку подбирается к нам.
— Я тоже так думаю, — ответил Хваан. — В один прекрасный день он явится к нам и предъявит ордер на арест…
— Ну, — усмехнулся Безруков, — допустим, никакого ордера он предъявлять не будет… Вот только одно интересно мне: знает он что-то или только подозрения?
— Если бы знали, — ответил Хваан, — они не стали бы медлить.
— Это тоже верно, — вздохнул Безруков. — Маловато еще у нас сил. Сюда бы десятка два путиловцев! Я ведь свою рабочую жизнь начинал в Петрограде на Путиловском, прежде чем попал на флот. Вот там сила! Порох! Только поднеси спичку — и взрыв!
— Придется обходиться теми силами, какие есть, — заметил Хваан. — Время приближается.
— Думаю, что самое подходящее — в ночь на новый, тысяча девятьсот двадцатый год, — тихо произнес Безруков. — Колчаковцы не преминут как следует отметить наступление Нового года. Да и нам собраться будет легче, будто на вечеринку.
— Я предупредил всех, чтобы сегодня на собрании быть осторожными, — сообщил Хваан. — Не ко времени эти тихие дни, много народу толчется на улице.
— Сиянием любуются, — заметил Безруков.
Почти все оповещенные уже сидели в тесной комнатке Булатова. Какая-то необычайно праздничная, улыбающаяся Милюнэ встретила Безрукова и Хваана.
— Здравствуйте, товарищи, — певуче произнесла она, сдерживая улыбку.
— Здравствуйте, здравствуйте, Машенька, — торопливо проговорил Безруков, нетерпеливо оглядывая через ее плечо собравшихся. — Придется тебе в сенях постоять, но так, чтобы с улицы тебя не видели. Поняла?
— Поняла, — кивнула Милюнэ.
Она проворно влезла в меховой кэркэр и встала в темном провале приоткрытой на улицу двери.
— Вот! — Булатов положил перед Безруковым исписанный какими-то детскими каракулями лист бумаги.
— Что это? — удивленно поднял брови Безруков.
— Телеграмма из Петропавловска, — еле сдерживая гордость, ответил Булатов.
Безруков повнимательнее вгляделся в каракули и прочитал: «Пост Ново-Мариинск Громову совершенно секретно большевистскую группу предположительно следует искать среди новоприбывших пароходе Томск или японском грузовом судне Итио-Мару вероятно часть проследовала верховья обнаружении немедленно арестовать сообщить шифром Петропавловск Червлянский».
— Ты достал? — спросил Безруков Василия Титова.
— Нет, — ответил Титов. — Учватов запирается и сам принимает эти телеграммы. В последние дни никого не допускает к аппарату.
— Так откуда же это? — удивленно спросил Безруков.
— Маша принесла, — с улыбкой сообщил Булатов. — Переписала в канцелярии и принесла.
— Ну, молодец! — восхищенно проговорил Безруков. — Надо же так ухитриться…
— Но это чертовски опасно. — Безруков взял листок, зажег спичку и поджег бумажку с краю.