Конец Желтого Дива
Шрифт:
«Жив ли мой Ядгарбек?»
Что нужно сделать, как спасти Шарифу от неминуемой смерти? Быть может, вначале связаться с Али Усмановым или с Салимджаном-ака, ввести их в курс дела, посоветоваться и потом уже мчаться к дому, где упрятана приговоренная? Но успею ли? Времени в обрез!.. Стоп! Нельзя так волноваться, распускать нервы. В этом состоянии такое можно напортачить, что рад не будешь.
Я вдруг вспомнил о Волшебной шапочке.
— Скажи, дорогая, что мне предпринять?
— Дуй на улицу Ташбулак, — посоветовала она, — не сомневайся. Дело идет о человеческой жизни.
— А не вызовет ли это недовольство начальства?
— Наоборот, мой милый. Они обрадуются.
— Спасибо, моя дорогая.
— Беги быстрее, Хашимджан, беги.
И я на всех парах понесся к стоянке такси. Ба? Но что это такое? Здесь уже маячит Муталь-татуированный. Ну и ну! Тоже, видать, волшебник, как я. Содрав с головы шапку, я приблизился к нему.
— Гражданин, сколько времени?
Муталь сунул руку в карман — видно, схватился ва пистолет, но спохватился и глупо хихикнул:
— Не привык носить часы, сержант. Хи-хи-хи!
— Такси ждете?
— Да, спешу в аэропорт.
В этот момент к стоянке подкатила машина с целым сугробом снега на крыше. Мы оба одновременно взялись за ручку дверцы. Муталь зло посмотрел на меня.
— Нарушаете порядок, товарищ сержант. Очередь-то моя!
— Но ведь я тоже еду в аэропорт, думал, по пути, и вы возражать не станете.
— Ладно, тогда поезжайте, — «смягчился» Муталь вдруг. — Я подожду другую машину.
Снежная метель долго не давала мне отыскать дом номер двадцать два по улице Ташбулак. Многие дома здесь были новые, не нумерованные, а спросить было не у кого. В такую погоду ведь хороший хозяин и собаку свою не выпустит на улицу. А время шло!..
Я стал глядеть на окна — во всех горел свет. Желтый, оранжевый, голубоватый. Только в одном темно, и оно, рядом со светлыми, уютными, глядело на меня черной, пустой глазницей. Какое-то непонятное чувство подталкивало меня к двери именно этой квартиры с темным окном. На мой стук никто не ответил. Будь что будет, решил я. В крайнем случае попаду уж в милицию, а там быстренько разберутся! Один из ключей Муталя легко открыл замок. В квартире было темно, как в могиле, еле отыскал выключатель, включил свет.
— Ой! — вскрикнула женщина, лежавшая на диване, и испуганно натянула простыню по самые глаза.
— Не бойтесь, — проговорил я. — Вы случайно не Шарифа Усманова?
— Не знаю такую, — ответила женщина, плотнее кутаясь в простыню. — Никого я не знаю!
— Жаль, — произнес я сокрушенно и повернулся, словно собираясь уйти. — Жаль, не смог предупредить бедную женщину о несчастье. С ее сыном, который находится в милицейском детском саду, случилась беда. Хотел предупредить мать, да, видно, ошибся адресом…
— Мой Ядгарбек погиб?! — дико вскричала женщина, моментально вскакивая с места. Она стала белее простыни, в которую куталась, глаза лихорадочно горели, волосы растрепались, ну точь-в-точь привидение. Мне даже чуточку стало не по себе. Но мысль, что встряхнул ее хорошенько, подбодрила меня.
— Так что с ним? Что с ним стряслось?! Да говорите же, ради бога!
— Мальчишка играл чьим-то пистолетом, который случайно выстрелил.
— О боже!
— Но вы не бойтесь, пистолет-то оказался игрушечным и с вашим Ядгарбеком ничего не случилось.
Я пошел, запер дверь. Потом опустился на краешек дивана и рассказал о том, что затевают Муталь и Адыл Аббасов.
Не успел я закончить, как Шарифа вскочила с места, закричала, что никакого Муталя и Адыла Аббасова не знает и просит не вмешивать ее во всякие грязные истории.
— Вы мне не верите? — возмутился я.
— Прошу вас, оставьте меня в покое.
— Ладно, как хотите. Послушаете вот эту штучку, сами убедитесь во всем.
И включил магнитофон. Женщина слушала, напряженно застыв. Потом отчаянно заколотила руками по голове: «О боже, глупая я, несчастная, негодная!..»
Поверите ли, этот голос полоснул меня по сердцу, как нож острый: мне показалось, что именно так она кричала бы, когда Муталь-бандит приводил бы в исполнение приговор Адыла-палача.
— Встаньте! — рявкнул я вне себя.
Женщина сдернула с себя простыню, отбросила в сторону. Только теперь я смог разглядеть ее и мне опять стало не по себе: на лице Шарифы точно лежала печать смерти. Оно было худущим, желто-бледным, глаза глубоко ввалились.
— Скажите честно, жив мой Ядгарбек? — странно ровным голосом спросила она.
— Жив он, жив. Я так сказал, желая вас разговорить…
— Сержант, вы знаете, кроме Ядгарбека у меня нет никого на этом свете…
— Тогда собирайтесь поскорее.
— Вы хотите… отвести меня?
— Увести. Иначе вас убьют.
— О, подлецы! Все черные дела совершают чужими руками, а сами ходят чистенькими, хоть в ангелочки записывай!.. Признайтесь честно, жив ли мой сын?
— Да говорю же вам: жив-здоров, сейчас видит седьмой сон. Я же пошутил.
— Могу ли я его сейчас увидеть?
— Можете, только для этого надо побыстрее одеться и тронуться в путь.
Как говорится, мать всегда мать. Шарифа поспешно бросилась одеваться. Тем не менее, одевшись, как и всякая женщина, взглянула в зеркало, причесала волосы, прошлась какой-то щеточкой по ресницам и векам, даже подкрасила губы. Я уж, ей-богу, чуть на стену не полез. Ведь знает, что вот-вот нагрянут убийцы, спешит к сыну, о здоровье которого беспокоится, но нет же, и тут не упустит случая поторчать у зеркала.
— Я готова! — сказала наконец Шарифа, беря сумку.