Конечная остановка
Шрифт:
Время прогулки отпадает. Охранник на вышке бдит и немедленно поднимет тревогу, если что не так. Торчит гебешник высоко. Так просто до него не добраться. А дальше стена, запретка, тюремная охрана, внутренний двор гебухи, вояки караульные. "Положат на месте и глазом не моргнут, суки лукашистские!"
В то же время при удобном случае разобраться без особой мокрухи с невооруженной сменой надзирателей внутри тюрьмы для нее запредельного труда не составит. Едва ли кто-нибудь из них ожидает от капризной, изнеженной бизнес-леди экстремальных действий и боевого искусства владения
До суда и до зоны далеко. А тут, в тюряге, близок локоть, да не укусишь.
Есть еще вариант хорошенько обхезать, обложить следователя на новом допросе. Тогда он в отместку как пить дать ее вызовет на следующий допрос к себе в кабинет. Туда, в большой дом на проспекте. Во дворе сразу за воротами тюрьмы с одним лопухом конвоиром ей справиться проще простого. Наручники спереди - не вопрос. А дальше по обстановке?
Или, быть может, попробовать пройти по трупам, внаглую, утром после подъема, во время оправки? Положим, удастся прорваться. Но потом никуда не годится.
"Вся мусорня до беспредела окрысится по мокрому делу. Начнут землю рыть рогами и копытами. И ведь могут найти, волки позорные!
Ну а если за тобой ментовский и гебешный розыск в широкий анал? Тогда, как, скажи на милость, Тана Бельская, в девичестве Курша-Квач, тебе самой в оные хитрые сраки врагов-то уделать?
От развернутой розыскной облавы обязательно придется за кордон сваливать. На некоторое, довольно продолжительное время. А ближним вражинам только это и нужно. Им ведь до интимного женского места, где тебя придержать вдали. В тюряге ли, заграницей до п...
Жалко, проверенных в деле и поверенных в делах своих людей - малая жменька. Из них одна только Вольга Сведкович кое-что умеет соображать в оргделах. Тактически и стратегически. Наверное, потому что урожденная Курша-Квач без фуфла, из нашенских, из слуцких. Кратковременное замужество у ней не в счет. Наша невзрачная Оленька, надеюсь, меня не разведет и не подставит...
Белобрысая Альбина-блядина - дурница набитая. А Лева-то Шабревич крутит и темнит как всегда..."
Глава двадцать третья
Еще снаружи и внутри
Евген Печанский осмотрелся в камере словно в совершенно незнакомом ему месте. Никак невозможно привыкнуть к тюряге, сколько бы месяцев или лет ты в ней ни провел. Едва ли нормально для человека жить вот так, день за днем на пятачке между железной дверью с этим глазком вертухайским и намордником за узким оконным проемом. Хотя в большой общей камере на 30-50 человек вроде тех, что на Володарке битком набиты осужденными в ожидании этапов на зону, говорят, вообще гнусь и мрак. В два-три яруса шконки, и спят на них посменно.
Взять что-нибудь по отдельности в этой вот Американке, то наособицу так-сяк возможно перетерпеть, выдержать всякое. Зато сложи всю тюремную гнусность вместе - выйдет, что ничего гнуснее нет и не будет. В заключении почасту складывается невыносимая сумма, какая
Своечастные невнятно оформленные мысли о тюремной жизни Евген даже не пытался высказать вслух. Куда ему до сокамерника Змитера! Быть может, потом, на воле попробовать как-нибудь рассказать об этом деду Двинько? Не исключено, Михалыч сумеет его уразуметь. Потому что о тюряге писатель Алесь Двинько более-менее кое-чего знает не понаслышке с чужих слов. Практическая индукция не есть теоретическая дедукция. Если первую, в отличие от последней, чаще всего испытываешь на собственной шкуре.
Спросим, как долго? Коли осужденного по серьезнейшим статьям УК гражданина Печанского Е. В. в теории могут, исходя из судебной практики, оставить мотать срок здесь же, в Американке, в крытке. Гуляй себе, Геник, в тюремном дворике под вертухаем на вышке с музычкой!
Сегодня, к слову, Евген не уведомлял надзирателей о прогулке. Следовало бы дождаться запланированной свиданки с адвокатом. А то чего доброго отправят Леву долой свистуны и шныри коридорные. Дескать, не положено во время массового прогулочного ввода и вывода заключенных. Один раз так оно вам у них и было, у свистунов влагалищных.
На свидание Евгена вызвали, как он и ожидал, когда его сокамерника покуда не вернули с прогулки. Затем начались сплошные неожиданности. И пошла тебе нечаянная веселуха!
Вместо веселого адвоката Шабревича в допросной комнатке сидел скучный такой следователь Юрий Пстрычкин. Самым засушливым голосом этот недотыка из Генпрокуратуры - стрекулист, а не важняк, так сказать, - докладывает, зачитывает подследственному Евгению Печанскому об изменении меры пресечения на основании такого-то постановления Мингорсуда.
– ...Вот так! Получи и распишись, подследственный!
– уже в камере Евген вполне переварил новость, о чем и сообщил Змитеру.
– Лева-то Шабревич мне о такой вот возможности говорил, но я ему почему-то не поверил.
Не горюй, брателла! Я отчего-то уверен, предчувствую, на следующей неделе вы, спадар Иншадумцау, тоже будете гулять на воле, Змитер ты мой Дымкин. И тебе, брате, скажут: на выход с вещами. А свобода вас встретит радостно у входа. Если не братьев с воронеными фантазийными мечами, то цветы я вам уж точно обещаю, политзаключенный Инодумцев!
Хотя у самого Евгена несколько не случилось на выход из камеры с вещами на свободу. Живо собранный сине-красный поперечно-полосатый кешер с тюремными пожитками пришлось по требованию конвоиров не трогать. Однако на радости такой Евген не насторожился, оставил шмотник в камере. Без малейших супротивных возражений и прокачки неотъемлемых зековских прав.
Евген также не имел ничего против исподнего и дотошного личного обыска в полуподвальном закутке рядом с выходом из тюремного, мертвого и скорбного желтого дома. Дело оно тут-ка обычное, затяжное перед этапом. Так же, как и долгое, подобное президентству Луки-урода, часовое ожидание, пока куда-нибудь направят и отправят подневольного зека. Не важно куда спровадят, в суд ли, в другую тюрягу, на зону. Или даже на волю, как в его случае.