Конечная остановка
Шрифт:
Одно из них - событийно телевизор в камеру Евгена и Змитера от материнского имени и по поручению почтеннейшей Индиры Викентьевны. Нас, кстати, некогда познакомил ее покойный деверь Алексан Сергеич Печанский. Даруй ему, Иисусе, добрый ответ на Страшном судилище Твоем, - Двинько истово осенил себя крестным знамением.
– Как ты с ней умудряешься общаться, Михалыч?
– Малой толикой психиатрически, в литераторских целях, - не стал вдаваться на возникшую попутно тему Алесь Двинько.
– Так вось, затем я немного поспособствовал тому, чтобы наши молодые друзья
По всем статьям им и нам теперь вмале не выпадает лучшего, кроме громкого дела о тройственном уходе трех политзаключенных из пресловутой Американки. Достоименно и достопримечательно, подчеркиваю, из пресловуто сталинской спецтюрьмы, которую всем нам, участникам предстоящего дела, надлежит прославить и ославить на горизонте грядущих событий.
Не скажу, будто наши репутация и реноме обоюдно находятся под угрозой. Но согласись, Давыдыч, едва ли в прежней парадигме мы изловчимся или умудримся что-либо сделать результативное для наших друзей. Их синтагматическое пребывание за решеткой явно затягивается на неопределенные сроки. Никому из них мы сейчас никак и ничем не сможем помочь выйти на свободу исключительно легальными путями.
Думаю, тебе ни к чему заведомо напрасная защита Евгена Печанского, объявленного в роли вульгарного торговца незаконным оружием. Какая тут, Господи, помилуй, может статься политическая и правозащитная подкладка! Повседневность в криминале, да и только!
Иная будет реальность, коль скоро наш подопечный предстанет на суд общественности непосредственным организатором необычайного группового побега двух признанных узников совести.
Следовательно, необходимо устроить всем троим счастливое избавление от политической, выделяю, неволи. И это у нам, несомненно, удастся, как только я и ты, многоуважаемый Лев Давыдыч, сумеем объединить наши укромные, но эффективные усилия, - закончил Двинько, недвусмысленно ожидая подобающей реакции от собеседника.
– С одной стороны, Михалыч, согласиться мне не совсем комфортно... как юристу. С другой, резонно нельзя не соглашаться на радикальные меры.
Понимаешь, мне до беспредела надоело, когда это далеко не правовое государство то и дело бесчестно выступает против меня в судебном присутствии. Без чести и без совести, выделяю не в скобках. Более того, во время досудебного следствия оно силится беспардонно противодействовать мне, нарушая собственные законы, подобно беспредельщику отмороженному.
Кого-то разнонаправленный государственный беспредел запугивает в качестве и количестве множества обстоятельств непреодолимой силы. Но только не тех, кто не желает поклоняться священной корове государства, которое не является ни нашей страной, ни Родиной, ни соотечественниками. Но всего лишь случайным сходняком, сборищем, сбродом госимущества, бюрократов и чинодралов.
Такое сборное государство, оно как гнилая стена. Ткни его хорошенько в любом месте, и точно проделаешь дыру. В том числе и в юриспруденции.
Мое преимущество частника в том, что мне по силам гибко применяться к правилам игры в ходе судебно-следственного
– Я тебя понял, Давыдыч. Старый новый Левиафан-олигофрен, который знать ничего не ведает об общественном договоре. Чудище, обло, озорно и лайяй задним умом сильно.
Но давай от философской теории поближе к политической государственной практике.
– Изволь, Михалыч. Прелестно довожу до твоего сведения, что практически защита Таны Бельской мною заведомо и безнадежно проиграна. Прекрасно подготовленная моими добровольными помощниками свидетельница защиты признана адекватно вменяемой, этапирована из Новинок на Антошкина.
Полагаю, нужные следствию показания из нее выбьют рано или поздно. Скорее, позже, если прослеживается желание СК отсрочить суд, пока за границей не утихнет правозащитная шумиха в связи с нахождением госпожи Бельской под стражей в следственной тюрьме КГБ.
– Скажем в откровении: сомнительное свидетельство о принадлежности подброшенных наркотиков нам уж никоим образом не поможет. Пожалуй, так оно к лучшему, Лев Давыдыч. Сыграем, если уж не открыто, зато вполне честно. Пусть себе втемную с неизбежной долей риска для наших креатур.
Насколько я знаю, нашему молодому другу Евгену по-прежнему угрожают показаниями двух лжесвидетелей обвинения?
– Причем обработанные следствием торговцы оружием размещены и расквартированы очень близко от него, возможно, в соседней камере. Зато в Американке они страшно далеки от какого-либо воздействия защиты.
– Что мне в тебе отнюдь не трафаретно нравится, Давыдыч, - грустно усмехнулся Двинько, - так это то, что у тебя мозги юридически не завернуты в одну узкую извилину. Мыслить ты умеешь широко и филологически, в самом прямом, корневом смысле этого слова. Коли юстиция не есть крючкотворная юриспруденция. Но в переводе с латыни это - справедливость, воздающая каждому ему необходимое по силам и знаниям.
– Хорошо бы еще с тем судьей по справедливости разобраться. Бабло-то он от нас взял, заранее зная о втором аресте.
– Что ж, всякому фрукту свое время, многоуважаемый Лев Давыдыч. А благоприятное стечение обстоятельств не замедлит себя проявить, как выпадает в нашем счастливом неазартном случае.
Так ты согласен альбо нет, посильно поучаствовать в нашем непростом и рискованном деле?
– Что делать? подписываюсь я на твое предложение о побеге! Вот тебе кресте Святый!
– Принято и зафиксировано, брате. Даже без протокола, будьте благонадежны.
В таком благоприятном раскладе, Лев Давыдыч, православно прими к сведению, что телевизионный приемник в камере наших подследственных есть хорошее средство коммуникации посредством телетекста. Технические детали программного и аппаратного обеспечения оставим пока в стороне.