Конечно, это не любовь
Шрифт:
А потом наваждение пропало, и Шерлок резко отстранился. Габриэль обиженно нахмурилась и спросила:
— В чем дело, дорогой?
— Шерлок, — поправил он ее жестко, — мое имя — Шерлок, не стоит называть меня иначе.
Габриэль снова улыбнулась, выражение обиды исчезло с ее лица:
— Шерлок, в чем дело?
— Аэропорт, — сказал он, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Вы собирались отвезти меня.
Некоторое время Габриэль ничего не говорила, а потом разразилась громким смехом. Ее голова запрокинулась, на глазах выступили слезы. Шерлок нахмурился, а она захохотала еще громче.
— Кажется, вам нужен врач, — заметил он недовольно.
— Вы либо обманщик, либо слепец, Шерлок. А Гарри, похоже, вознамерился стать сводником или решил поставить эксперимент.
— Что вы имеете в виду?
— Женщину, — ответила Габриэль. — Ту, в которую вы влюблены. И не смотрите волком. Я вейла, пусть и не чистокровная. Поверьте, чтобы сопротивляться моей магии, нужно быть или импотентом, но это не про вас, или очень верным кому-то. Похоже, Гарри был не прочь убедить вас в этом максимально наглядным способом.
— Думаю, ваша магия не так совершенна, как вам кажется, — Шерлок по привычке собирался было поправить воротник пальто, но пальцами схватил пустоту — на нем была легкая куртка без ворота. А Гарри Поттеру, надеюсь, нет никакого дела до моей личной жизни.
— Думаю, вы все-таки слепец. Пойдемте, машина ждет.
По дороге до аэропорта Шерлок позволил себе немного поразмышлять о том, что недавно произошло — все равно сейчас заняться было решительно нечем, а уходить в Чертоги пока не видел смысла. Разумеется, он ни в кого не влюблен — это абсурд. Ему чужда вся эта романтическая чушь, вздохи, ускоренное сердцебиение. Влюбленность или любовь — неважно — это опасный, крайне опасный дефект в человеческом организме, разрушающий работу ума, отупляющий. И он, Шерлок Холмс, не может быть ни в кого влюблен, что бы там ни говорили маги, вейлы, да хоть бы и драконы!
Однако против воли он вспомнил о лежащем в верхнем ящике тумбочки камерофоне, и плотнее стиснул зубы. Та Женщина была неплохим игроком, но она проиграла, и он забыл ее, выбросил из головы, стер, как ненужный файл. И он не испытывал к ней никаких «чувств». А больше влюбляться ему было не в кого — не считать же Молли, в самом деле! Так что вейла ошиблась.
Шерлок не успел додумать до конца — впереди показалось длинное приземистое здание аэропорта Бове, и он засунул пустые размышления поглубже в Чертоги.
— В игру, Джон, — тихо сказал он и даже не удивился, когда тот не ответил. Это было не важно, главное, игра началась.
Примечание:
По традициям англиканской церкви хоронят на девятый день, но в современном мире от этого правила часто отступают.
Конечно, это не любовь. Глава 30
Несколько дней все было настолько спокойно, что навевало ассоциации с затишьем перед бурей. Гарри и Рон не сказали Гермионе, что сделали с Малфоем, но она на них и не думала обижаться — в том случае, если все-таки разразится буря, будет лучше, если она не будет этого знать. Наступив на горло своей жажде действия, она жила по привычному распорядку: дом-работа-дом-редкие прогулки. Она не могла увидеть Шерлока и была вынуждена довольствоваться сообщением Гарри о том, что он в порядке и скоро покинет страну, но и принять участие в расследовании Гарри пока не могла. До тех пор, пока была вероятность ответного хода от Малфоя, ей стоило сидеть тихо.
Выходные прошли тревожно — Гермиона
На работу в понедельник Гермиона шла почти как на плаху. Должно было вот-вот что-то произойти, что-то плохое. Однако утренние газеты не принесли никаких неприятных неожиданностей — если не считать анонса новой книги Риты Скитер о темном прошлом Отряда Дамблдора. Но на фоне ожидаемой катастрофы это не тянуло даже на мелкую проблемку.
До обеда, работая почти машинально, Гермиона успела провести летучку по делу о распространении маггловских наркотиков, изучила ежемесячные отчеты отделов и приступила к бумагам по международной безопасности, но так ничего и не произошло.
Наскоро перекусив в кабинете, Гермиона собиралась вернуться к делам, но сквозь дверь просунулась узкая мордочка патронуса-лисы и произнесла:
— Мисс Грейнджер, вас вызывает господин министр. Он открыл для вас камин.
Гермиона почувствовала, как против воли у нее начинают подрагивать руки. Что бы ни случилось, это не дежурный визит.
Кингсли сидел за массивным столом, перед ним, поверх бумаг, стояла каменная чаша — Омут памяти. Министр устало провел по лбу ладонью, перевел взгляд на вышедшую из камина Гермиону и велел:
— Сядь.
Гермиона, чувствуя себя не главой департамента, а школьницей, аккуратно опустилась на край стула для посетителей. Кингсли тяжело вздохнул и сцепил руки в замок.
— Как, Гермиона? — спросил он на удивление спокойно. — Умный человек, гроза преступников всех мастей, автор как минимум трех гениальных законопроектов — как ты могла так подставиться, Гермиона?
Гермиона тоже вздохнула. Кингсли знает. Кто бы ни информировал его, он знает о том, что она на протяжении многих лет сознательно нарушала закон, при этом нося на груди значок главы ДМП. И даже несмотря на их давнее знакомство и, в общем-то дружбу, Кингсли не сможет ее выгородить. Ее ждет отставка, возможно — закрытое судебное разбирательство. Едва ли дело дойдет до ареста, но ей однозначно запретят занимать руководящие должности. Гермиона почти минуту разглядывала свои пальцы с аккуратными ногтями, прежде чем ровнее выпрямила спину и подняла голову. Пусть так. Откровенно говоря, она не могла поступить иначе. Все это время она защищала одного из немногих родных и близких людей. Теперь можно было не бояться за него — он покинул страну, сменил имя, спрятался. Его не найдут. А она никогда не бегала от ответственности за свои поступки, ни в детстве, ни позднее.
— Я знаю, каковы последствия, — сказала она спокойно и отколола от мантии маленький поблескивающий синий значок с тремя серебряными буквами. — И осознаю их.
Кингсли потер подбородок, заросший короткой седой щетиной. Гермиона положила значок ему на стол и снова села на место, ожидая решения. Волнение, мучившее ее последнюю неделю, полностью исчезло, оставив спокойствие и уверенность. Она все равно поступила бы точно так же, доведись ей переиграть сначала собственную жизнь.
Не хочешь узнать, откуда сведенья? — спросил министр, кажется, оттягивая неизбежное.