Конечно, кровь
Шрифт:
Конечно, моей растерянностью так и норовили воспользоваться соблазны.
Бутылка паймы на тумбе постоянно лезла в поле зрения, и даже заставила плеснуть в пиалу… но пить я так и не стал, со стоном заставив себя вылить ароматный глоток. Между ног без перерывов зудело призывно и тяжело. Свежесваренная чинга тоже осталась нетронутой.
Всё ещё не покоряясь сну, я попробовал записать вопросы, которые по-настоящему стоило бы задать девчонке. Дополнял, корректировал, выдумывал
В какой-то момент меня начало подмывать непременно связаться с кем-то из родных или знакомых. Может быть, даже с Нискиричем. Или с Зикро. Или с Аммой. Да хоть бы с ворчливыми стариками-храмовниками, которых не видел с самого начала этой безумной кутерьмы.
Единожды палец чуть не дрогнул найти в Мицелиуме контакты самого Хадекина фер вис Кри, но эту шальную мысль я погнал, как совершенно несвоевременную и отчасти недостойную. Всё закончилось тем, что никого я вызывать не стал, с лучезарной мудростью рассудив, что спешка хороша лишь при вычёсывании блох.
Тогда я попробовал успокоиться.
Даже попытался медитировать.
Разобрал и старательно вычистил «Молот». Протёр и смазал ботинки. Как мог, избавил одежду от пятен грязи и пыли. Снова сел в уютную асану Новорождённого Победителя, освободил сознание, проник в саму суть тяжёлых мыслей, отмёл их без анализа… но едва не заснул.
Покорившись неизбежному и устроившись на диване, всё же позволил дрёме одолеть. Спал недолго, нервно, то и дело вздрагивая и открывая глаза; то обливаясь жарким п о том, то замерзая.
п.3.; г.2; ч.3
Затем дверь в кабинет тихонечко отворилась, и на пороге возникла она — жаркая ото сна, смущённая, измученная и ранимая до того, что снова защемило сердце. Мигом избавившись от последних хлопьев дрёмы, я вскочил и показал, как полноценно воспользоваться санитарным узлом.
Не очень-то узнавая собственную суетливость, соорудил из скудных припасов что-то съестное, одновременно открыв несколько функций пищевого конструктора, о которых даже не подозревал. Получилось солидно, ароматно, хоть и не очень приглядно на вид.
Умывшись, девчонка пришла в пищеблок.
Задумчивая, но уже не такая пришибленная, она устроилась на табурете и с аппетитом умяла мою стряпню. Взгляд её с интересом блуждал по мебели и технике, подмечая привычные мне мелочи вроде выемок для хвостов, ячеек под длинные когти на клавиатоне конструктора или плавных изгибов посуды, очень удобной для держания в лапе чу-ха и куда менее — в наших с незнакомкой.
Потом мы снова говорили. Точнее, снова говорил я, а она слушала, запоминая, впитывая и почти не перебивая. О Тиаме, непростых законах и ещё более непростых негласных законах, причудах и обустройстве гнезда.
Девчонка определённо не спешила с выводами. Не паниковала, не рвалась прочь, не
В какой-то момент я снова едва сдержался, чтобы не рассказать-таки про «низкий писк». Вновь заставил себя поверить, что это будет лишним; вновь заставил себя представить, какой неподъёмный вал открытий и новостей сейчас обрушен на её хрупкое сонное сознание, и что в этом потоке точно окажется избыточным.
А ещё тогда я впервые подумал, что на этот раз груз новой ответственности вполне способен переломить хребет Бесхвостого Джадуга, везучего и ловкого Ланса фер Скичиры, до сего момента беззаботно (ну, почти…) обитавшего среди опасных чужеродных созданий…
И буквально сразу — что совершенно не представляю, как мне называть кареглазую.
Смутился. Покраснел, но заставил себя спросить, хотя сделать это следовало ещё минувшей ночью:
— Ты можешь вспомнить своё имя?
Она, конечно же, не могла. Тогда я, краснея пуще прежнего, предложил:
— Если ты не против, я стану называть тебя Ч’айя… хорошо?
На лбу девушки снова прорезался полумесяц морщинки. Машинально оправив ещё чуть влажные волосы, она уточнила:
— Звучит красиво… это что-то значит?
— Такой цветок, — пробубнил я, совершенно не узнавая собственный голос. — Так его называют кочевники…
Скажу как на духу, мне хотелось добавить кое-что ещё. Что «ч’айя» растёт исключительно на камнях, проявляя невероятное жизнелюбие. И что лепестки её так же богаты оттенками коричневого, как и удивительные глаза девчонки. И что такой цветок, на закате подаренный самцом своей избраннице, много чего означает по старинным законам Стиб-Уиирта.
К счастью, ничего из этих глупостей озвучено не было, а уже через секунду девушка пожала плечами и кивнула с лёгкой улыбкой:
— Возражать не стану, Ланс. Мне и самой не очень-то уютно, что я до сих пор никак не могу себя назвать…
Я удержал судорожный вздох, который можно было трактовать весьма ошибочно. Убрал со стола, суетой прикрывая очередной прилив возбуждения. И начал задавать вопросы, многие из которых крутились в голове с самого рассвета.
Увы, Ч’айя не помнила из своего прошлого ровным счётом ничего…
Ни названий транспортных средств, если таковые там вообще были, ни даже того, какими они являлись — тягловыми или механическими. Ни музыки, ни имён, ни названий блюд. Ни топонимов, ни специфических терминов, ни повсеместно известных персон.
Когда же я провёл короткий тест и начал опрашивать её о названиях предметов, наполнявших нору, она без тени сомнений назвала «Молот» — башером, управляющую норой систему — центральной консолью, а мелькающие за окном пассажирские капсулы — фаэтонами…