Коненков
Шрифт:
С замиранием души смотрит Коненков на пожелтевший мрамор фриза, вырубленного пергамскими мастерами во II веке до рождества Христова. Афина, держа на вытянутой руке щит, повергает на землю крылатого гиганта Алкионея. Властная уверенность Афины говорит о близости победы. К ней уже летит крылатая Ника.
Патетика горельефов Пергамского алтаря близка темпераменту Коненкова. Его с трудом удается уговорить покинуть музей. Касаткин, довольный, посмеивается над коненковской одержимостью:
— Что же будет в Лувре, когда увидите «Нику Самофракийскую»? По богатству коллекции Лувр — несравненный музей. В нем хранятся прославленные в веках мраморы «Ника Самофракийская» —
Высеченная из паросского мрамора богиня победы «Ника Самофракийская» некогда стояла на высокой отвесной скале небольшого острова в Эгейском море. Пьедестал скульптуры изображал нос боевого корабля. Мужественные воины острова Самофрака сокрушили флот сирийского царя, и в память об этой победе вдохновенный скульптор, имя которого осталось безвестным, изваял парящую над водным простором женскую фигуру. Ника устремлена вперед, она словно бы рвется ввысь. Развевающиеся на ветру одежды, бурнопенный шум орлиных крыльев у нее за спиной рождают чувство неудержимого движения. Фигура женщины исполнена пафоса борьбы и победы. Сквозь тонкий хитон ощущается прекрасное, упругое, сильное тело. Все в нем — порыв, движение, радость ощущения молодой жизни.
Коненков увидел Нику парящей над мраморной лестницей Лувра. Голова «Ники Самофракийской» исчезла в далях истории. Он попытался вообразить, какой был у Ники взгляд. «Радостный, счастливый, — убежденно сказал себе молодой русский скульптор. — Она прекрасна. Божественна».
В Лувр паломники-москвичи отправлялись каждый день к открытию.
Москвичи увлечены Парижем. Побывали в Люксембургском музее, видели многочисленные выставки современного искусства, где Коненкова особо заинтересовали скульптуры Огюста Родена.
С утра до вечера они на ногах — Париж таков, что глаз не оторвать. Коненков всякий раз, когда оказываются на острове Сите, пристально вглядывается в почерневшие от времени рельефы Нотр-Дама, его воображение волнуют знаменитые химеры собора — сказочно-аллегорические образы, изваянные в камне. Упоительны ансамбли Елисейских полей. Само совершенство, гармония природы, архитектуры и скульптуры — сады и площади. А Триумфальная арка со скульптурами Рюда на площади Этуаль! И как не подняться для осмотра великого города на Эйфелеву башню! А парижские кафе! А Монмартр!
Лето в разгаре. Сверкают серебряные струи июльских дождей. Шумят праздничные толпы. Всюду шествия, восторженное пение: Париж отмечает день взятия Бастилии. Всюду ноют «Марсельезу».
Полтора месяца пролетели как один день.
Расставшись с профессором Касаткиным, Сергей Коненков и Константин Клодт направляются в Люцерн, где несколько дней в прогулках по берегу тихого и прохладного Фирвальдштетского озера приводят в систему парижские впечатления, отдыхают. Они совершают восхождение по склонам горы Пилатус, к фермерским домикам близ альпийских лугов. У Коненкова с той поры, когда семинарист Алексей Осипович Глебов стал брать его и Сашу Смирнова в странствования по деревням Рославльского уезда, центе путешествия с непременными дорожными приключениями, встречами, знакомствами — влечение, род недуга. После первого года учебы в Москве Сергей вместе с товарищем по Училищу живописи, ваяния и зодчества Алексеем Ефремовым полных три недели странствовал по дорогам и бездорожью к западу от Рославля.
Отдохнув в Цюрихе и его окрестностях, через Сен-Готардский перевал Клодт и Коненков попали и Италию.
В Милане, по пути в вечный город, задержались на два дня. Скульптурное богатство миланского собора, его величавая красота неудержимо влекли к себе двух скульпторов-россиян. С волнением они входили в трапезную монастыря доминиканцев, чтобы своими глазами видеть «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи. Картина настолько поражала своей силой и реалистичностью, что молодых людей невольно охватило чувство тревоги.
Художники посетили Флоренцию, где, как им показалось, жизнь и искусство находились в редкостном согласии. Мраморный гигант — «Давид» Микеланджело на Пьяцца делла Синьория — родствен красивым, исполненным гордого достоинства флорентийцам. «Давид» монументален. И вместе с тем жизненно достоверен. Схематичности, отвлеченности, холодности нет и в помине. Совершенная красота и разумная, справедливая, титаническая сила — воплощенный в камне идеал человека-борца! Коненков впился глазами в статую. В молчаливом восторге он созерцает чудо. Костя Клодт, чтобы не мешать товарищу, умолкает и в одиночестве совершает обход площади Синьорин. Встреча с «Давидом» много значила для творческой биографии Коненкова. Тема титана-ратоборца, вставшего на борьбу против утеснителен народа, вскоре овладеет всем существом Коненкова. Самсон — символ парода — будет с ним всю жизнь. Микеланджеловский образ помог понять, увидеть, что заключает в себе скульптурный символ. Первая проба сил — эскиз «Самсона», сделанный весной 1894 года, пока еще вещь в себе.
Рим, куда путешествующие по Европе москвичи стремились как к желанному пределу, не обманул самых радостных надежд. Рекомендательное письмо В. О. Ключевского к представителю русской православной церкви при Ватикане дьяку Флерову пришлось как нельзя кстати. Дьяк привел их к своему соседу художнику Гвиэтано Джойе, где за умеренную плату Коненков и Клодт получили кров с пансионом. Всего за четыре лиры в день — завтрак, обед, ужин, реальное право чувствовать себя в просторной вилле как у себя дома, включая приглашение Джойе работать в его мастерской. Жизнь казалась воистину райской еще и потому, что юная дочь хозяина Анита с утра до ночи распевала чудные итальянские песни. Она готовилась стать певицей. Гвиэтано Джойе добровольно взял на себя роль чичероне и повел москвичей осматривать собор святого Петра и дворцы Ватикана.
Коненков открывает для себя шедевры, без познания которых немыслимо «завершение скульптурного образования».
В музее Ватикана его поразил «пугающими возможностями человеческого гения беломраморный «Бельведерский торс». В соборе Петра надолго приковала к себе его внимание «Пьета» Микеланджело. Он наслаждается светлым миром рафаэлевских образов, испытывает восхищение перед грозной силой «Страшного суда» Микеланджело.
В римском соборе Сан-Пьетро ин Винколи его воображение покорит «Моисей». Как мощно передал Микеланджело духовную силу пророка! «Пронизывающий, ясный, далекий взгляд, а в мраморных жилах словно пульсирует живая кровь» — так много лет спустя выразит он свое впечатление.
В смелой трактовке образов христианского пантеона, как покажет будущее, Коненков решительно заимствовал взгляды л приемы Микеланджело, который, будучи вынужден всю свою долгую жизнь выполнять заказы властителей Ватикана, по-своему толковал священное писание, наделяя святых и первосвященников всеми человеческими качествами.
«После моего посещения в 1896 году Рима и Флоренции Микеланджело навсегда стал для меня путеводной звездой в творчестве», — в старости скажет Коненков слова, подтвержденные всем опытом жизни.