Конев. Солдатский Маршал

Михеенков Сергей Егорович

Не хотят, так не хотят…

Впоследствии генерал Жадов в своих мемуарах напишет: «Артиллерия и миномёты вели огонь только по наблюдаемым целям…» Это правда. Приказы Конева в войсках исполнялись точно и беспрекословно.

Старая парковая часть города — Цвингер — была очищена от немцев 8 мая. Жадов доложил Коневу:

— Остатки гарнизона сдаются в плен. Отдельные очаги сопротивления блокируются и уничтожаются без применения артиллерии.

— Что с Дрезденской галереей? — спросил Конев.

— Пока ничего определенного доложить не могу, — ответил Жадов. — Район Цвингера разрушен. Немцы страшно напуганы и ничего пока рассказать не могут или не хотят. Есть предположение, что художественные ценности

вывезены из города.

— Немедленно организуйте поиски сокровищ Дрезденской галереи, — последовал приказ маршала.

Старую штольню, где хранились полотна Тициана и Веронезе, обнаружили сапёры 164-го отдельного батальона майора Перевозчикова. С ними работал капитан Орехов из штаба дивизии. Он знал толк в живописи, разбирался в ней. С Вислы носил в своей полевой сумке путеводитель по Дрездену и его музеям. И вот трофей, подобранный им где-то по пути сюда, пригодился.

В штольне сапёры майора Перевозчикова нашли ящики. В них — старинные статуэтки, переложенные брусками взрывчатки, картотека, снова музейные предметы, и снова тол.

Один из участников поисков сокровищ Дрезденской галереи впоследствии вспоминал: «Мы открываем дверь. Прямо против двери — плоский некрашеный ящик, уходящий под самую крышу. Справа у стены тускло блеснуло золото массивной лепной рамы. Это был знаменитый “Автопортрет с Саскией” Рембрандта. Там же находился другой холст Рембрандта — “Похищение Ганимеда”, “Спящая Венера” Джорджоне, “Святая Инесса” испанского художника Риберы, “Возвращение Дианы с охоты” Рубенса».

Некоторые картины стояли и лежали навалом. В штольне было сыро, и многие холсты уже напитались влагой. К тому же не работала вентиляция.

Поскольку действовал приказ по розыску и возвращению на родину похищенных во время оккупации территории Советского Союза культурных и художественных ценностей, вслед за войсками двигались специалисты, художники и искусствоведы.

Вот что писал очевидец о том, как была обнаружена «Мадонна»: «Опустив ящик на пол, мы сняли крышку, войлочные амортизаторы, в которую была зажата картина по периметру. Поднимаем холст. Перед нами босоногая женщина, легко идущая по клубящимся облакам. Это была одна из величайших картин, когда-либо созданных человеком, — “Сикстинская мадонна” Рафаэля».

У «Мадонны» была выставлена особая охрана. Но вначале солдатам разрешили вдоволь полюбоваться ею. Разговоров об этой картине ходило много. Нашли её не сразу. И всем было интересно, что же это за мадонна такая, что её разыскивают целый батальон и почти взвод офицеров и специалистов из Москвы.

По поводу того, как «Мадонну» отправляли в Москву на реставрацию, существует легенда. В неё можно верить. Она немного комична, но и правдива одновременно.

В Дрезден прилетела известный искусствовед Н. Соколова. Когда решали проблему транспортировки «Сикстинской мадонны» в Москву, она сильно забеспокоилась о сохранности шедевра.

— Я готов предоставить вам свой самолёт, — сказал Конев.

— Иван Степанович, это же страшно! — всплеснула руками Соколова.

— Почему страшно?

— А вдруг с ним что-нибудь случится?

— Самолёт надёжный. Я сам на нём летаю.

— Ну, Иван Степанович, вы же маршал, а это — «Мадонна». Конев рассмеялся. И распорядился отправить «Мадонну» в Москву поездом.

С тех пор на фронте, при всякой сколько-нибудь похожей ситуации, любили шутить: «Но вы же не Мадонна…»

Наталия Ивановна Конева рассказала мне, что спустя годы она с отцом ездила в Дрезден: «Отцу очень хотелось увидеть именно эту картину. В подлиннике. Он очень любил “Сикстинскую мадонну”. А знаете почему? Потому что её лицо отцу напоминало лицо мамы».

А теперь настало время рассказать другую легенду.

Говорят, однажды подо Ржевом после боя на КП батальона первого эшелона принесли

документы погибших солдат. Разложили на столе. И в это время в землянку вошёл генерал Конев, в то время командующий войсками Калининского фронта, в сопровождении командира дивизии. Он обратил внимание на ворох красноармейских книжек. Взял одну из них, раскрыл, чтобы прочитать фамилию убитого, и в это время из неё выпал вчетверо сложенный листок. Это была репродукция, вырезанная из какого-то журнала, которую все, в том числе и Конев, вначале приняли за икону. Такое на фронте встречалось часто: среди немногочисленных личных вещей погибшего обнаруживалась то небольшая иконка-складень, то нательный крестик, то бумажка с молитвой. «Сикстинская мадонна», — сказал кто-то из стоявших рядом. Конев не отрывал от репродукции глаз: лицо Марии было поразительно похоже на лицо той, которая теперь часто была рядом с ним.

Когда в 1945-м его войска вышли в район Дрездена и атакой овладели городом, он уже знал, что «Сикстинская мадонна» здесь. Узнав, что Мадонну нашли, Конев сразу же приехал посмотреть на картину. И понял, что это — судьба.

Глава тридцать пятая.

ПОСЛЕ БИТВ

Двадцать четвёртое июня 1945 года. Маршал вынул из ножен парадную саблю, мельком взглянул на клинок, сиявший даже в этот пасмурный день, и подал команду. За шеренгой генералов, которые чётко, словно вымуштрованные солдаты, повторили его движение, колыхнулся штандарт 1-го Украинского фронта. Щека маршала дрогнула. Он пытался сосредоточиться на главном, о чём сейчас следовало думать. Но память, как киноплёнка, внезапно начавшая обратное движение, мгновенно перенесла его на четыре года назад, в 1941-й, на дорогу Витебск—Смоленск, где он, командующий 19-й армией, вдвоём с артиллеристом, имени которого даже не успел узнать, выкатывал противотанковую пушку на открытую позицию для стрельбы прямой наводкой. Танки шли по дороге и до них оставалось метров сто…

Оркестр грянул марш. Две тысячи ног ударили по мокрой мостовой, не жалея ни подошв, ни камней, отшлифованных столетиями самой истории. А он снова увидел себя не здесь, а на той прокалённой солнцем дороге на Смоленск, куда немцев нельзя было пускать ни при каких обстоятельствах, но куда они уже прорвались танковыми авангардами, один из которых сейчас раздавит их пушку.

…Кресты на броне головного танка были видны отчётливо. И он, опытный артиллерист, встав к орудию за наводчика, в последний раз выверил прицел и скомандовал напряжённо и испуганно ожидавшему его приказания заряжающему: «Огонь!» Заряжающий до последнего не верил, что генерал умеет стрелять из его пушки…

Никто не мог знать, что происходило в его душе. Но маршал, переживая свою войну снова и снова, понимал, что то же, что и он, должно быть, переживают сейчас и его генералы, и офицеры, и солдаты. Вся тысяча, набранная из многих тысяч его победоносного войска, выстроилась сейчас за его спиной ровными стройными «коробками». Она сияла знамёнами прославленных полков и соединений, золотом и серебром боевых орденов и медалей.

Снова хлынул дождь и мгновенно перешёл в обвальный ливень. Но через минуту-другую так же резко утих. Мундир промок, прилип к телу. Дождевые капли с подбородка падали на орден Победы. Маршал не ощущал того ликования, которого ожидал. Им овладевало то состояние полного удовлетворения и покоя, какое его охватывало порой после удачно проведённой операции, когда из штабов армий и корпусов докладывали, что его приказ выполнен, противник разбит, рассеян или окружён и захвачено такое-то количество пленных и трофеев, что начато преследование и что к исходу дня дивизии первого эшелона выйдут на рубеж реки такой-то, а в прорыв вводятся танки…