Конфайнмент
Шрифт:
Ответом стал переход ЭОКА к боевым действиям — целенаправленным атакам против британских военных и полицейских. При негласной поддержке колониальной администрации в противовес грекам-киприотам создавались турецкие националистические формирования. Необъявленная война длилась два года. Противостояние привело к резкому падению экономики и множеству погибших с обеих сторон.
Мировое общественное мнение в своих симпатиях всё больше и больше склонялось на сторону повстанцев. Действия Хардинга выглядели настолько вызывающими, что даже в британском обществе возобладало негативное отношение к губернатору.
В ночь на 16 августа «Юнион Джек» спустили с флагштока резиденции британского губернатора. Подписание кипрского соглашения состоялось в здании парламента. Подписи под документом поставили пять сторон: три страны-гаранта (Великобритания, Греция и Турция) и две островные общины, греческая и турецкая. Хью Макинтош Фут, сменивший на посту генерал-губернатора «проштрафившегося» Хардинга, зачитал декларацию о передаче власти президенту и парламенту Республики Кипр. В церемонии передачи власти приняли участие президент Республики Кипр архиепископ Макариос, вице-президент Фазыл Кючюк, министры республики, члены парламента, представители дипломатического корпуса.
О начале новой эпохи в истории острова возвестил залп двадцати салютных орудий.
Народные гуляния продолжались всю ночь и не прекратились даже с пришедшей утром жарой.
Улицы и площади центра столицы были заполнены радостными людьми, движение транспорта практически прекратилось. Исключение составляли лишь два шоссе, проходящие вдоль старой стены и соединяющие бывшую резиденцию губернатора, парламент и дворец архиепископа. Да и то — по ним пропускали только машины послов, высших сановников и британскую армейскую технику…
Полночи Митрос провел возле парламента, слушал прямую трансляцию из зала заседаний, смотрел на салют, приветствовал выходящих из здания членов правительства и депутатов и вместе со всеми рукоплескал поднятому над фронтоном флагу новой республики.
В толпе вовсю сновали торговцы-разносчики и бесплатно раздавали всем воду и фрукты.
Ближе к рассвету часть людей переместилась в парк, раскинувшийся около бастиона Подокатро. Там, не останавливаясь ни на минуту, играли оркестры. Они сменяли друг друга каждые полчаса, на возведённой местными умельцами сцене выступали певцы и танцоры, неподалеку с импровизированной трибуны, «составленной» из каменных глыб, произносили зажигательные речи «вышедшие в народ» политики. Никто не хотел уходить, никто не хотел лишать себя и других столь долгожданного праздника…
— Митрос! Эгей, Митрос!
Знакомый голос заставил Димитриоса развернуться и помахать другу рукой.
— Ник! Давай ко мне! Отсюда всё видно!
Приятель с трудом продрался сквозь толпу веселящихся горожан. На его лице, к удивлению Митроса, отражались озабоченность и тревога, а отнюдь не восторг, как можно было бы ожидать.
— Что случилось?! — перекрывая шум, прокричал Митрос.
— Мария! Я оставил её у ворот Фамагусты! Там слева есть лавочка!
— Мария?! Зачем ты её сюда притащил?! Ей же вот-вот рожать!
— Уже!
— Что уже?!
— Уже началось! Ей надо в больницу! Я один не могу! Надо вдвоём!
— А, чёрт!
Парень с досадой хлопнул себя кулаком по ладони.
Жена его друга и вправду была уже на сносях, но кто ж знал, что схватки начнутся прямо во время праздника.
— Всё! Бежим! Ты впереди!
И они побежали. Лавируя среди стоящих на дороге людей, бесцеремонно отталкивая упирающихся, не обращая внимания на недовольные выкрики, ответные тычки и несущиеся вслед ругательства.
На месте они оказались минут через пять.
Мария действительно сидела на лавочке, откинувшись на спинку и держась за живот. От солнечных лучей её защищали стоящие рядом пальмы. Возле будущей матери суетились две какие-то женщины.
— Всё. Я больше не могу, — в её голосе звучали страдание и едва сдерживаемая истерика. — Ох! Опять.
— До общего госпиталя мы не дойдём, там толпа! — выкрикнул Никас. — Нам надо в Святой Параскевы.
— Вы что, с ума посходили?! — округлила глаза одна из добровольных помощниц. — Это же далеко.
— Нужна машина! — высказал очевидное Митрос.
— Машины сюда не пускают! Надо сначала выйти из центра, — Никас склонился над женой и бросил, не глядя, другу. — Давай! Я справа, ты слева. Попробуем как-нибудь донести.
— Нет!
— Что нет?!
— Мы её не понесём. Мы её повезём.
— На чём?!
— На машине!
— Ты что, идиот?! Я же сказал: их сюда не пускают!
— Эту пропустят! — с неожиданной для себя уверенностью выдал Димитриос. — Выходите потихоньку на Саламинас. Я обещаю: пять минут, и машина будет…
Ещё никогда в жизни Митрос не принимал столь быстрых решений. Да, он действительно знал, где можно найти машину, знал, как до неё добраться, что на шоссе её не остановят и что это единственное решение, если конечно не заставлять Марию рожать прямо на улице. Всё это было правильным, но связать это всё воедино, а после решиться исполнить, казалось почти невозможным.
Стоянка британских военных авто располагалась всего в сотне шагов от ворот Фамагусты.
Не бог весть какой объект, но — бетонное ограждение, два въезда-выезда, шлагбаумы, КПП — всё как положено. О том, что туда можно проникнуть другим путём, не через ворота, знали немногие. Митросу довелось это сделать четыре года назад, когда руководству ЭОКА понадобилось организовать небольшую диверсию в северной части города. В тот день из полутора десятков скопившихся на стоянке машин завести удалось лишь одну, в топливных баках у остальных горючее оказалось безнадёжно испорчено. В результате англичане не сумели вовремя перебросить подкрепление к месту диверсии, и группа повстанцев ушла без потерь.
Сегодня требовалось провернуть то же самое, но с другой целью, гораздо быстрее и, самое главное, днём, а не в ночной темноте.
«Нахальство — второе счастье», — прошептал в голове чей-то голос, и Митрос с ним согласился. Второму «я» следует доверять — так ему говорила мама в далёком детстве. А маме он привык доверять ещё больше.
Небольшую выемку под забором англичане, как выяснилось, за четыре прошедших года так и не обнаружили, а проблемы с горючим, скорее всего, списали на обычное разгильдяйство.