Конфликт чести

Ли Шарон

— Как это — «за отсутствием свидетелей»? — возмущенно вопросил капитан. — Мальчик говорит, что рассказывал вам, как все происходило, и что вы отказались его слушать!

Полицейский Велник протестующе поднял руку.

— Его показания не учитываются, капитан. Он — несовершеннолетний.

— На его родной планете, — раздался сухой голос из-за плеча капитана, — возраст мастера Арбетнота рассматривается как достаточный для дачи свидетельских показаний.

— Я уверен, господин… э-э…

— Дэа-Гаусс, — представился поверенный, выступая вперед. — Я — деловой

представитель клана Корвал, членами которого являются капитан йос-Галан и, в силу опекунства, мастер Арбетнот. Будьте любезны, разъясните причины вашего отказа принять показания от свидетеля, который находится в здравом рассудке и является достойным членом общества. Вы сами заронили зерно сомнений, заявив, что леди Мендоса говорила нечто иррациональное по вопросам, не относившимся к конкретному происшествию. Вам подобает представить судье все интерпретации событий, которые были доступны. Иным способом правосудие осуществлять невозможно.

— Послушайте…

Пришло время вмешаться начальнице порта.

— Господин дэа-Гаусс затронул важную тему и задал вполне законный вопрос, — лениво проговорила она от двери. — Почему мальчику было запрещено давать показания, Велник? Я следила за процессами, на которых говорили дети гораздо более младшего возраста, нежели этот мальчик, — и их выслушивали.

— Тра Роминкофф, по закону все свидетели по делам, где произошли преступления, сопряженные с насилием, должны давать показания под действием того же средства, которое вводится обвиняемой. Людям, не достигшим совершеннолетия, то есть девятнадцати стандартных лет, применение данного средства не может быть предписано.

— Что это за средство? — очень тихо спросил капитан.

— Пиммадрин, — ответила начальница порта. — Его используют уже много лет. «Я» временно растворяется, что дает весьма правдивые ответы. — Она посмотрела на участкового полицейского. — И все же мне по-прежнему кажется, что я видела, как показания давали очень маленькие дети. Закон говорит «предписано». А что, если предложен свободный выбор?

Он передернул плечами.

— В тех случаях, о которых вы упоминали, тра Роминкофф, разрешение давали родители.

— Или официально признанный опекун?

Он поклонился.

— Но это опасно? — все так же тихо спросил капитан.

— Опасно? Нет. Врач изменяет дозу в соответствии с весом тела и дежурит у монитора. Однако это неприятно. Это не такая вещь, которую навязывают тому, кто не может… ребенку. Побочными эффектами являются головокружение, спазмы желудка, жар, потеря ориентации. Некоторые люди на несколько дней слепнут, но это бывает редко. Доктор здесь, он может рассказать вам все более подробно.

— Я это сделаю, — неожиданно вмешался мальчик, дергая капитана за рукав. — Шан? Скажи им, что я это сделаю! Я твой подопечный. Дедушка мне сказал!

— Дорогой, подумай хорошенько. Побочные эффекты, похоже, весьма неприятные. И основной эффект тоже не слишком хорош. Я сделаю то, что ты мне скажешь. Решать тебе. Но подумай, Горди. Ты должен быть уверен.

— Шан, это же Присцилла! — Он схватился за большую руку, встревоженно

заглядывая ему в лицо. — Они сказали… Ты знаешь, что они с ней сделают, если судья скажет, что ее надо… надо реабилитировать?

— Знаю, Горди. Тише.

Но Горди не желал замолчать. Он повис у капитана на руке и, глядя на господина дэа-Гаусса, адресовал объяснение ему. Его голос бился обо все стенки комнаты.

— Они сказали, что… раз она — убийца… то она попадет в банк донорских органов. Ее опустят в ванну и будут кормить через трубки, пока кому-нибудь не понадобится, например, глаз. Тогда они возьмут у Присциллы глаз. И она будет плавать там дальше, пока кому-нибудь не понадобится еще один глаз, или почка, или легкое, или нога… И ее будут разрезать, кусок за куском…

— Горди! — Капитан упал на колени, крепко прижал мальчика к плечу и зарылся лицом в его светлые волосы. — Перестань, Горди. Пожалуйста.

Наступила полная тишина.

Мальчик отстранился, осторожно приложил пальцы к осунувшейся щеке мужчины и хлюпнул носом.

— Шан, ты бы сказал им, что я буду свидетелем. Нельзя, чтобы они… Присцилла же ХОРОШАЯ!

— Да, — прошептал капитан, медленно вставая с колен. — Я тоже это знаю.

Он едва заметно поклонился участковому полицейскому.

— Принято решение, что мой подопечный будет давать показания на слушании дела госпожи Мендоса. Будьте любезны сообщить нам время и место слушания, а также должную процедуру заявления на участие в нем.

— Нет причин, — вмешалась в разговор начальница порта, — почему бы не устроить слушания прямо сейчас. Я имею право выступать в качестве судьи в делах, касающихся порта. Можно будет начать, как только доставят мою мантию и подготовят помещение.

Она бросила взгляд на дежурного, который поспешно сделал вызов.

Мантия тяжело легла ей на плечи. Возможно, дело было в отсутствии привычки: она редко принимала участие в подобных делах. Обычно она предпочитала, чтобы все шло по заведенному порядку и своим чередом. Возможно, дело было в маленьком мальчике. Или молодом капитане. По особому разрешению они сидели рядом. Глаза беловолосого великана-лиадийца были суровыми, а глаза мальчика — тусклыми и пустыми из-за снадобья.

Она тяжело вздохнула, звякнула колокольчиком, давая сигнал к началу слушания, и монотонно зачитала первые документы. Установив личности присутствующих, она взглянула на монитор. Удовлетворенно кивнув, она снова посмотрела на мальчика. Лицо у него было чуть влажным, глаза широко открылись, зрачки расширились так, что каряя радужка почти исчезла.

— Как тебя зовут, мальчик?

— Горди.

Голос у него был вялым, почти сонным.

Начальница порта посмотрела на карточку и нахмурилась. Она снова обратилась к мальчику.

— Хорошо, Горди. Как твое полное официальное имя?

— Гордон Ричард Арбетнот.

Она кивнула.

— С какой планеты ты родом?

— С Нового Дублина.

— Каков твой возраст в стандартных годах?

— Мне одиннадцать лет.

— Как зовут твоего отца?

Молчание.

Она нахмурилась: