Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Фалин Валентин Михайлович

За пять лет перестройки многое переменилось. Судьбу Афганистана в 1979 году определяла чет­верка или пятерка «наиболее равных» из равных. Новую военно-политическую карту Европы в 1989—1990 годах кроил по западным лекалам один М. Горбачев с сотоварищем. Явный прогресс, и бесспорно «демократический».

А еще говорят, в Советском Союзе не было при­ватизации. Сообразно расставленным «бесспорным приоритетам» экономику, правда, попросили по­тесниться и встать в очередь. Но зато приватизация политики и власти в целом зашла при М. Горбаче­ве дальше некуда. В этом отношении первый и пос­ледний советский президент обошел всех предше­ственников дома и большинство глав государств за рубежом.

Как и все остальные, кого не уместил Архыз, члены государственного и политического руковод­ства СССР узнали об «исторических свершениях», учиненных на Северном Кавказе, непосредственно из репродукторов радио и от дикторов телевидения. Слава Богу, собственных. Интересовавшимся дета­лями спешили на помощь «Немецкая волна» и не­мецкое информационное агентство ДПА. А кто ус­тановил, что руководитель тем умнее, чем больше он читает шифротелеграмм и меньше липнет к те­леэкрану?

Н. Рыжков, В. Крючков и другие из правитель­ственной команды, в том числе входившие в Совет обороны и президентский совет, получат пакеты с «секретными протоколами» Архыза «для сведения» и «на одобрение» два или три дня спустя. Путь «ос­новных» бумаг до парламента занял пару недель. Партия была к этому времени уже отлучена от го­сударственных дел. Возлюбите журналистов и вы­писывайте газеты. Относительно цельная карти­на — не надо только принимать ее за подноготную происшедшего — раскрылась в 1992 году, когда М. Горбачев опубликовал часть записей своих бе­сед с Г. Колем и Х.Д. Геншером.

Между прочим, Х.Д. Геншер лично известил Дж. Бейкера и французского министра иностранных дел Р. Дюма о подробностях «кавказской экспедиции» через несколько часов после завершения встречи в Архызе. Туда же, в Париж, а не, скажем, к советским парламентариям, заспешил Э. Шеварднадзе. Он аги­тировал «своих» в переговорах «два + четыре» энер­гично провести заключительный этап согласований с тем, чтобы к 12 сентября, к предстоящей встрече в Москве, все было готово к подписанию. Советский министр пугал, что промедление было бы на руку противникам урегулирования, которые скоро опра­вятся от шока.

Сделка в Архызе во многом уникальна. Судь­бу ГДР, как-никак члена ООН, решили без уча стия Республики, в отсутствие ее представителей. СССР прекращал действие всех договоров и со­глашений, заключенных с ГДР, не считаясь в боль­шинстве случаев с предусмотренным в договорен­ностях порядком их денонсации. Ликвидация ГДР с распространением на ее территорию компетен­ций НАТО предваряла конец восточноевропей­ской системы обороны. Однако консультаций в канун Архыза с союзниками не проводилось, ин­формации от советского руководства они не по­лучали. Архызские договоренности ставили крест на четырехсторонней ответственности великих дер­жав за Германию и лежавших в ее основе между­народно-правовых актах. США, Англии и Фран­ции предлагалось не обсуждать этот вопрос, а оформлять свершившийся факт.

Продолжать ни к чему. Какие бы нормы ни бра­лись в расчет — внутренние или международные, — архызские решения юридически весьма уязвимы. С моральной точки зрения они были гнетуще неспра­ведливы, оскорбительны для памяти 27 миллионов советских людей, павших в борьбе за правое дело.

Раскол Германии стал несчастьем для немцев и всей Европы. Ради собственных интересов СССР обязан был действовать решительней и последова­тельней, чтобы помешать раскольникам. С созда­нием двух германских государств немцы не пере­стали быть одной нацией. Сойдя здесь с принци­пиальных позиций, советская политика совершила грубый просчет. Его должна была исправлять не история, а мы сами, исправлять, пока предостав­лялся выбор, а не будучи прижатыми спиной к сте­не. А. Громыко не хотел снять шоры, признать,

что средневековье с его «что с возу упало, то пропало» и прочими дикостями минуло безвозвратно. Но что мешало М. Горбачеву одуматься до того, как зазво­нил колокол?

«А что я, собственно, сделал? — с невинной ми­ной кокетливо вопрошал и по сию пору повторяет экс-президент. — Отдал Германию немцам». Но он не находит, что сказать, когда слышит: неуже­ли немцы перестали бы быть немцами вне НАТО? Что, немцы хуже французов, испанцев или кого-то еще и потеряли бы себя вне военной организации НАТО? Что, немцы не выиграли бы от создания об­щеевропейской системы безопасности, вобравшей в себя все полезное от сепаратных западной и вос­точной систем? Что, немцы лишились бы сна от беспокойства за свое завтра, если бы на немецкой земле не размещалось ядерное оружие?

Архыз можно признать закономерным финалом, если взглянуть на него вот с какого угла. Ричард Никсон, потеряв президентский пост, увлекся, как известно, публицистикой. Одна из его книг назы­валась «1999 год: победа без войны». В ней, как и в ряде других сочинений, он сетовал: «В последние сорок лет верхушка Америки (с точки зрения об­разованности, денег, власти) утратила чувство на­правления в мире. Она увлекалась всеми интеллек­туальными странностями, какие только попадали в ее поле зрения. Разоружение и пацифизм ныне на подъеме, и это могло бы оказать губительное воз­действие на судьбу Запада. И если стратеги в нашем обществе и те, кто оказывает на них влияние, утра­тят волю к руководству, тогда весьма вероятно, что большинство в Америке не сможет пресечь сполза­ния к катастрофе».

Что делать? Только напор и наступление. По Р. Никсону, в «холодной войне» не могло быть ни­чьей, и единственным победителем должны звать­ся Соединенные Штаты Америки. Эта цель, про­граммировал он, достижима к концу века. Никсон переоценил «странности», но не в Штатах, а у нас, и не совсем интеллектуальные. Книга «Победа без войны» была написана в 1988 году, когда Совет­скому Союзу было отпущено существовать три года.

Как черта под Второй мировой войной Архыз не выдерживает критики. Как подведение итогов «хо­лодной войны» он убедителен. В первом случае СССР выступал в качестве триумфатора, как страна, принявшая безоговорочную капитуляцию агрессора. В качестве неудачника в «холодной войне» Советс­кий Союз отдавался на милость победителей, не со­всем чтобы безусловно. Его тогдашнему руководите­лю сохранялась «офицерская честь».

Не был я недругом своей стране и моему много­терпеливому народу. Усилием воли погасил гнев, меня обуявший, когда услышал по радио весть об Архызе. Э. Шеварднадзе не перебарщивал, просве­щая западных коллег, что недовольство расшатыва­ет страну и устои горбачевского трона. Не трудно . было бы поднять парламент на протест. Как напра­вить в нужное русло готовое извергнуться массовое возмущение, рассчитать никто не мог. Но что да­дут протесты и проклятья потерянному вслед? Бить себя в грудь, чтобы не держали для тебя в запасе места на нижнем круге Дантова ада?

Предложение быть спикером в пользу ратифика­ции пакета договоренностей, когда таковой будет внесен в Верховный Совет СССР, я отверг. Боль­ше ни строки М. Горбачеву по германской пробле­ме. В комитетах парламента выскажу все, что ду­маю о переговорах Э. Шеварднадзе и М. Горбачева, независимо от рекомендаций и просьб президента. Срывать ратификацию, однако, не буду.

Если бы не имелось других способов и путей воссоздания объединенной Германии, я без колеба­ний проголосовал бы за избранную модель. Но по­скольку альтернативы существовали, и не худшие, то я позволяю себе роскошь остаться при собствен­ном мнении о совершившемся.