Конфуций
Шрифт:
Зачистки следовали одна за другой. «Вэвэшный» батальон с СОБРом, можно сказать, исколесили всю округу: Балансу, Бати-Мохк, Шуани, Чари-Мохк, Шовхол-Берди, Гурти-Хутор… Эта зачистка прошла без потерь. Особых эксцессов не произошло. Если не считать, что застрелился заблокированный в своем доме боевик, отказавшийся сдаться. Старейшины села оказались более сговорчивыми, чем в других аулах, за полдня гора изъятого оружия значительно выросла.
– Товарищ капитан, вот
– Стефаныч, займись им! – распорядился Дудаков, занятый со старшим лейтенантом Тимохиным изучением документов, обнаруженных у убитого боевика.
Старший прапорщик, сидевший подножке «Урала» с цигаркой в зубах, и ухом не повел. Он с безразличным видом продолжая дымить. Докурив, бросил окурок в грязь.
– А вы его обыскивали? – вдруг задал он вопрос, покусывая пшеничный ус и внимательно исподлобья изучая задержанного. – Плечо, пальцы смотрели?
– Нет, не обыскивали! Чего его обыскивать, гол как сокол. Заложник ведь. Вон в каком тряпье. Без слез и не взглянешь! Три года, говорит, уже в рабстве. Пробовал бежать, поймали. Чуть не забили до смерти. Издевались над ним, как только могли. Одним словом, настрадался бедолага выше крыши.
Задержанный что-то пробормотал невнятное и закивал головой.
– Из татар он. Строитель из Нижнекамска.
– Колымить, говорит, приехал на свою головушку, – робко добавил рядовой Чернышов.
– Тебя не спрашивают, желторотый! – грубо отрезал старший прапорщик. – Хватит мне баланду травить!
Коренастый Стефаныч нехотя оторвал от подножки «Урала» квадратный зад, не спеша обошел задержанного и вдруг дулом автомата поддел сзади мотню замурзанных свисающих штанов. Под ними оказались крепкие, почти новенькие «берцы».
– Обыскать! – последовал короткий, как выстрел, приказ.
Густо залившись краской и сконфузившись, Афонин бросился обыскивать задержанного. Оружия нет. В карманах обнаружил комок смятых долларов и связку «смертников» (солдатских жетонов). Взяв из рук младшего сержанта шнурок со «смертниками», зажав их в побелевшем кулаке, старший прапорщик подошел к боевику.
– Ребят наших, значит, стрелял?! Мучил?! Строитель из Нижнекамска! – заходили желваки на скулах Стефаныча.
– Ах ты, гнида! – вдруг вырывалось у лейтенанта Трофимова, поднявшего голову, который у БМП счищал о траки с ботинок налипшую комьями грязь. Он подскочил к задержанному, оттолкнул в сторону посеревшего Стефаныча и крепко вцепился левой рукой в ворот ватника.
– Смотри в глаза! Сука! Узнаешь?! Признал свою отметину?! – Трофимов, оскалившись, с силой встряхнул задержанного и в ярости ткнул пальцем в свой шрам. – Заложник! Строитель, говоришь!
«Собровец» ударил наотмашь, «чех» с разбитым носом отлетел в сторону и что-то зло зашипел в ответ.
– Ну что, Ваха! Вот и свиделись! – цедил сквозь зубы, наступая Трофимов. – Не ожидал, гаденыш? Душегуб!
Глаза у лейтенанта сверкали, на лице застыла зловещая торжествующая улыбка.
– За ребят замученных, порезанных тобой! За Кольку Куприянова! Получай, сволочь!
– Конфуций! Стой! – отчаянно заорал капитан Дудаков, бросаясь к нему. – Лейтенант Трофимов!! Отставить!!
Но Трофимов уже сорвал с плеча «АКМ» и, не раздумывая, в упор всадил в «заложника» длинную очередь. Боевик плюхнулся, словно куль, в измочаленную траками «бэшек» грязь. Задергался. Затих.
Все от неожиданности замерли. Такого поворота событий никто не ожидал. Из-за БМП вылетел майор Сафронов, его маленькие злые глаза метали молнии, за ним спешил встревоженный капитан десантников Михайлов. Они только что о чем-то упорно спорили со старейшинами у ворот дома местного муфтия.
– Вы что, скоты безмозглые, совсем оборзели! – в бешенстве заорал майор. – Вы чего себе позволяете?! Уроды!
Над убитым стоял лейтенант Трофимов с темными дикими глазами, его трясло как малярийного.
Капитан Дудаков наклонился и что-то тихо сказал Сафонову.
– Да-а, – протянул тот. – Ну и дела. Надо же. Займись им! Не ровен час, еще чего-нибудь отчубучит! Узнал, говоришь, гада!
Капитан Дудаков оглянулся.
– Чернышов! Ко мне! Проводи лейтенанта Трофимова! Не в себе он. К братьям Исаевым отведи. Головой отвечаешь! Вот, фляжку прихвати! Пусть остограммится!
Рядовой Чернышов и Трофимов понуро брели по улице в сторону мечети, куда после «зачистки» стали стекаться все группы.
– Вчера на «фишке» с Самураем перебздели, чуть не обделались! – прервал тягостное молчание солдат. – Слышим, где-то слева банка консервная забренчала. Ну, думаю все, п…дец! «Чехи»! Полрожка выпустил, и Ромка не меньше. Оказалось, голодная кошка банку из-под тушенки вылизывала!
Неожиданно у стоящего впереди «бэтээра» раздались женские крики и отборная ругань. Трое неизвестных контрактников из «усиления» с картонной коробкой и большой сумкой, с которыми обычно ездят за товаром «челноки», отбивались от вцепившейся в добро молодой чеченки, похоже, торговавшей на улице.
– Отдайте, мужики! – твердо сказал Конфуций, загородив военным дорогу. Его глаза устало смотрели на контрактников, в них не было ни угрозы, ни злости. Это были глаза смертельно уставшего человека, вернувшегося с тяжелой работы домой. Контрактники удивленно уставились на него.
– Ты, че, летеха? Ошалел, что ли?
– Совсем рехнулся?
– Ребята уж второй день без курева и на одной сечке!
– Ее Ахмед будет по нам пулять из-за угла в спину, а мы должны конституционный порядок здесь наводить? Так, что ли? – возмутился заросший рыжей щетиной мордастый прапорщик с редкими прокуренными зубами.