Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
Курт пребывал в состоянии человека, занесшего одну ногу для шага и увидевшего, что впереди пустота; Керн при встречах смотрел в его сторону молча, не отвечая на приветствия, встреченные на улицах студенты косились, здороваясь сквозь зубы и преувеличенно вежливо, горожане шептались, при этом не всегда скрываясь, и со дня на день ожидался curator Конгрегации. К Маргарет в день разговора с Ланцем Курт действительно предпочел не ходить, проведя вечер в доме сослуживца под ненавязчивой, но внимательной заботой его жены; всякий раз, глядя на то, как Марта хлопочет над ним, Курт порывался спросить, почему
У Маргарет он не появлялся еще два дня, вспоминая свой с ней последний разговор и предчувствуя обвинения – явные или неозвученные, однако на третий день не выдержал и все-таки явился в дом за каменной оградой, и, к удивлению Курта, единственное, в чем его укорили – это в двухдневном отсутствии. Он приходил почти каждый день, теперь не прячась – о его отношениях с племянницей герцога знал уже весь город, и соблюдать тайну было просто бессмысленно. Маргарет, кажется, находила и вовсе азартное удовольствие в происходящем, смущая его довольно смелыми выходками, как, например, свое открытое явление в его жилище – верхом, в одиночестве, без телохранителей и горничной, среди бела дня в воскресенье, хотя даже ее нахальства не хватило на то, чтобы пробыть внутри более десяти минут. Этого, впрочем, хватило им обоим…
И наконец, ясным майским утром, издевательски солнечным и полным птичьего гомона, в Кельн явился curator Конгрегации. Повторить все рассказанное чуть более недели назад Керну Курт был вынужден снова – с подробностями, объяснениями, деталями; пара блеклых, водянисто-серых глаз смотрела на него неподвижно, отслеживая каждое движение, словно два наконечника вложенных в арбалет наемного снайпера болтов. Когда от вопросов о переписчике прибывший перешел к вопросам о его прошлой жизни и первом расследовании, Курт понял, что ничего хорошего предвидеть не стоит.
Бруно допросили тоже – как единственного, слышавшего его разговор с покойным. Подопечный, который, к немалому удивлению Курта, не стал после произошедшего более враждебным, отвечал четко, невозмутимо и почти дерзко – видимо, его неприязнь к Конгрегации, переходящая временами в наглую агрессию, с лихвой заменяла выдержку.
Керн сидел в стороне, не глядя на говоривших и не произнося ни звука во все время этой тягостной беседы. Его опросили последним; Курт, пользуясь тем, что в коридоре нет посторонних, под пристальными взглядами подопечного и старших сослуживцев прильнул ухом к двери, стараясь расслышать звучащие внутри слова. Поначалу он прислушивался, едва разбирая, а спустя минуту уже безо всякого напряжения мог слышать перебранку на все более повышенных тонах.
– Вы доверяете лишь слову этих двоих, – как и ожидалось, не преминул заметить curator, – а между тем один из них подозревался в покушении на следователя Конгрегации…
– И обвинение было снято, – зло откликнулся голос начальника.
– … а другой – бывший преступник, приговоренный к повешению за убийства.
– Окститесь, это было больше десяти лет назад – он был мальчишкой!
– Это дела не меняет! И даже если попытаться забыть грешки его детства, то можно припомнить события годичной давности!
– Вы снова за свое?
– Он профукал всех свидетелей! И это, опять
– По тому делу было проведено расследование, и его оправдали полностью!
– А тот факт, что подозреваемый ушел с важной документацией, вас, конечно, не смущает!
– Это не доказано – во-первых! – рявкнул Керн в ответ. – А во-вторых, господин попечитель чистоты рядов Конгрегации, попросите Господа на Рождество подарить вам крупицу совести! Парень выбрался едва живым и покалеченным! А информация, что он сумел собрать, между прочим, важности весьма и весьма немалой! С медведем стравился щенок и выжил с хорошим клоком шкуры в зубах, а вы пеняете на то, что он не приволок вам тушу целиком?!
– А вы придержите эмоции, майстер обер-инквизитор! И не смейте на меня повышать голос!
– А то что? – немедленно откликнулся Керн. – Я не имею желания противиться соблюдению законности, и не против того, чтобы вычищать из Конгрегации недостойных. Но всему есть мера! И я не вижу никаких причин к тому, чтобы даже на один миг приравнять действующего следователя с отличными рекомендациями к еретику-самоубийце! Он сознался и удавился, чтобы не попасть на костер, потому что был ви-но-вен! И это – все! Ваше расследование закончено! Не смею задерживать!
– Я упомяну о вашем поведении в своем докладе, – предупредил curator, и Керн хохотнул:
– Я должен был напугаться? Дружок, – понизил голос он, и Курт снова прижал к двери ухо, – когда ты лишь учился самостоятельно подтирать задницу, я, поверь, уже повидал мерзавцев пострашней тебя. Мои подчиненные работают как подобает, ясно? Прекрати к ним цепляться, или я тоже составлю доклад – о твоемповедении, начинающем превышать твои полномочия, причем передам его напрямую твоему начальству. И, поверь, на мои слова обратят гораздо большее внимание; старина Рихард все еще глава кураторского отделения, ведь так?.. А теперь – вон.
От двери Курт едва успел отскочить, когда к ней зазвучали громкие, бухающие в пол шаги. Curator был бледный, подтянутый и стремительный; Ланц, с которым он, выйдя, столкнулся взглядом, вежливо улыбнулся, коснувшись лба кончиками пальцев, и почтительнейшим образом произнес:
– Добрейшего дня, господин попечитель.
По коридору тот почти пролетел, вихрем вырвавшись на лестницу; Райзе разразился ему вслед тяжким вздохом.
– Господи, пусть он переломает себе ноги…
Керн из комнаты не вышел; когда все разбрелись, Курт решительно постучал и, не дождавшись ответа, вошел сам, остановившись на пороге. Обер-инквизитор стоял у окна, глядя вниз, опершись рукой о стену и постукивая по камню пальцами.
– Еще не успели достроить до конца, – не оборачиваясь, произнес он, – а уже начинает рушиться. Не хотелось бы, конечно, сравнивать Конгрегацию с вавилонской башней, но из-за таких вот… блюстителей все может пойти прахом.
– Спасибо, – не ответив, тихо сказал Курт; тот повернулся, усмехнувшись.
– Подслушивал?
– Вы в самом деле так убеждены в том, что говорили? – неожиданно для себя самого спросил он. – Что мне можно верить?
– Хочешь разубедить меня? Или нарываешься на похвалу?