Конгрегация. Гексалогия

Попова Надежда Александровна

Сам ужин предварился, кроме предтрапезной молитвы, небольшой речью капеллана, призвавшего выживших возрадоваться спасению, оказать посильную помощь и сострадание раненым и объединиться перед лицом неведомой угрозы, полагаясь на друг друга и Господню защиту…

В прочем же поглощение пищи прошло почти в полной тишине; да и сама эта пища отнюдь не способствовала возвышению упавшего духа. Тот роскошный ужин, что приготовлялся к вечернему послетурнирному застолью, был брошен, когда в замок стали прибывать раненые, и повара вернулись к своим обязанностям нескоро. По поданной к столу снеди можно было только догадываться о том, какое блюдо она должна была представлять собою по изначальному замыслу, и это подчеркивало всю неестественность

происходящего, наверное, еще более, чем даже расставленная по всем коридорам стража, напряженная и явно нервничающая не меньше самих гостей: поскольку множество солдат, охранявших трибуны, полегло вместе с гостями, призвать на помощь в охране королевского замка пришлось служак из городской стражи.

Ужин, протекший столь невесело и тускло, завершился призывом капеллана молиться о душах невинно убиенных, и гости столь же безгласно и понуро рассосались по своим покоям.

Адельхайда, вопреки собственным ожиданиям, уснула немедленно, стоило лишь прилечь; боль в груди, ощущаемая вечером просто как неприятное давление, разбудила ее среди ночи острой, похожей на удар ножа, резью, вынудив подняться и около минуты сидеть на постели, расправляя плечи и глубоко вдыхая. Заполночь очнулась Лотта, и пришлось вставать снова, чтобы дать ей воды, убедиться, что жар небольшой, а стало быть, в лекаре нужды нет, сменить повязку и кратко обрисовать ситуацию. Напарница уснула, едва дождавшись окончания невеселого повествования, а быть может, и того прежде…

Растерзанные взрывом тела снились всю ночь, снова и снова; не снились страх или отвращение, не снилось горькое чувство жалости к погибшим и раненым, снилось бесчувствие, похожее на бесчувствие ладоней, отмороженных по неосмотрительности в зимний вечер. Трибуны, догорающие обломки, кровь под ногами… «Вы идете не в ту сторону, госпожа фон Рихтхофен»…

«Госпожа фон Рихтхофен!»…

– Госпожа фон Рихтхофен!

Стоп, ведь это уже было…

Продолжение сна?..

– Госпожа фон Рихтхофен!

Стук в дверь… голос… Стук и голос, не тотчас заставившие возвратиться в явь…

– Госпожа фон Рихтхофен!

Голос… не тот голос; но тоже знакомый…

Фон Люфтенхаймер?..

Адельхайда села на постели, снова почувствовав, как кольнуло в груди, на миг оборвав дыхание, но зато краткая боль вмиг пробудила ее вкупе с мыслью о том, что в комнату так настырно рвется юный приближенный Императора, хотя за окном еще только-только начал заниматься серый осенний рассвет.

Вчерашний удар, похоже, и впрямь был нешуточным, снова подумала она, спешно набрасывая отороченную мехом пенулу; в иное время проснулась бы от одного только голоса у своей двери, а сегодня едва удалось вырваться из сонной мути…

На пороге действительно оказался Рупрехт фон Люфтенхаймер, немного бледный и сам похожий на минуту назад поднятого из гроба.

– Что-то случилось? – осведомилась Адельхайда без приветствия, и тот, бросив быстрый взгляд в обе оконечности коридора, кивнул ей за спину:

– Вы позволите мне войти, госпожа фон Рихтхофен?

Она размышляла мгновение, пытаясь понять или хоть догадаться по выражению его лица, что могло произойти, и отступила, приоткрыв дверь шире.

– Благодарю, – коротко выговорил рыцарь, пройдя к скамье, на которой вчерашним вечером сидел Император, и остановился, дождавшись, пока первой усядется хозяйка комнаты. – Понимаю, что мое вторжение выглядит по меньшей мере неблагопристойно, но я надеюсь, что вы поймете мое нетерпение, когда я расскажу вам, что произошло этой ночью на месте вчерашней трагедии, госпожа фон Рихтхофен.

– А почему вы полагаете, что это надо знать именно мне? – осторожно уточнила Адельхайда.

Фон Люфтенхаймер сжал губы, глядя на нее, словно на противника на поле боя – оценивающе, пристально; два мгновения длилось молчание, и, наконец, тот решительно выдохнул:

– Время не терпит. Посему я выскажу вам все откровенно, госпожа фон Рихтхофен. Если

я обманулся в своих выкладках – надеюсь, ради давнего приятельства с моим отцом вы простите мне мою неучтивость, если же нет – так будет лучше для нас обоих, а главное – для Его Величества.

– О, – отметила она многозначительно.

– Итак, – вымолвил фон Люфтенхаймер, кивнув сам себе. – Я заметил несколько странностей, связанных с вами. Вы посетили Майнц – собственно после принятия сана новым майнцским архиепископом. Предчувствую, вскоре мне станет известно, что он некоторым образом сменил политическую ориентацию, и Его Величеству не следует более опасаться козней с его стороны. Из чего я делаю такой вывод? Попросту подобное же наблюдается на протяжении всех тех лет, что вы появляетесь при дворе. Вы отправляетесь в какое-либо поместье или город, из каковых вскоре после вашего возвращения в Карлштейн приходят вести о некоторых благих переменах для императорских планов. Когда в Ульме подозревался заговор против Его Величества, он не позволил мне заняться этим…

– Не знаю, к чему вы ведете, Рупрехт, – отозвалась Адельхайда как можно спокойней, – однако, если помните, в деле были замешаны стриги, и оно проходило под контролем и при непосредственном участии Инквизиции.

– Да-да, Курт Гессе, – почти перебил рыцарь, – я помню; однако и там снова были вы. Разумеется, в ульмской епархии обитает ваша тетушка, однако у нее вы провели менее недели из нескольких месяцев. Все прочее время вы проживали в самом городе и, насколько мне известно, установили почти приятельские отношения с этим инквизитором. Далее. В Карлштейне произошла попытка ограбления сокровищницы, и все усилия по расследованию этого происшествия сошли на нет по причине полного отсутствия каких-либо следов. И внезапно в день вашего возвращения Его Величество вспоминает об этих событиях, возобновляет расследование и задает совсем другие вопросы, явным образом подсказанные ему неким таинственным советчиком… Или советчицей? – чуть понизив голос, уточнил фон Люфтенхаймер, уставясь на собеседницу в упор.

Адельхайда не ответила, глядя в устремленные на нее глаза молча, и рыцарь нервно усмехнулся:

– Не отв одите взгляда… Нетипично для женщины. Хотя вы и не типичная женщина, госпожа фон Рихтхофен. И тот факт, что вы все еще не указали мне на дверь, наградив пощечиной и нелестными словами, говорит в пользу моей правоты… Тогда я закончу перечень своих доводов. Закончу теми, каковые в последние сутки убедили меня окончательно… Когда я обнаружил вас на месте взрыва, вы не пребывали в панике или смятении, на вашем лице не было испуга. Была растерянность, но не было страха, для женщины естественного. Вы ходили среди трупов и крови, среди горящих обломков так, словно видели нечто привычное, что само по себе не может быть для обычной дамы чем-то нормальным. И первое, что вы спросили, увидев меня – вы осведомились о благополучии Его Величества. Далее: вчера за ужином вы пытались завести разговор о произошедшем, и вы не сетовали, не искали утешения, как прочие, а явнейшим образом старались выведать у меня детальности, которые я мог узнать у оставшихся в живых. Кто другой, быть может, и не обратил бы на это внимания, но, поскольку я уже почти уверился в своих предположениях, вы их лишь укрепили. И, наконец, это утро. Вы все еще сидите и слушаете меня вместо того, чтобы выставить с порицанием. Что дает мне надежду на вашу откровенность.

– Откровенность… – повторила Адельхайда спустя еще миг безмолвия. – В чем?

– Я не знаю, как поименовать ваш status, госпожа фон Рихтхофен; скажу так: я убежден, что вы исполняете поручения Его Величества, поручения щекотливые либо просто тайные. Я не знаю, как вы добиваетесь от его недругов смены их отношения, не стану предполагать, но в одном я убежден: вы работаете на Его Величество. Сейчас вы были намерены расследовать проникновение в королевскую сокровищницу, пока в ваши планы не вмешался этот actus.