Конрад Керз: Ночной Призрак
Шрифт:
Ночного Призрака стали меньше бояться: люди решили, что раз он дал мальчишке сбежать, то не всесилен, и, значит, смерть можно обмануть. Страх ушел, и его задача стала сложнее. Когда он все-таки настиг повзрослевшего мальчишку, много жизней было потеряно.
— Ты создал меня, — произнес Карцен в обоих видениях: и апостол новой эпохи, и дьявол в рукотворном аду. — Ты создал меня, — прохрипел один, задыхаясь, а другой — сглатывая слезы благодарности.
Одна и та же бледная рука сжимала глотку одного и касалась щеки другого.
«Возможно только одно будущее, — подумал Ночной Призрак. — Только одно».
Светлое будущее померкло, уступая место более темному. Задержись
Глаза примарха несколько раз закатились, меняя цвет с белого на черный и обратно. Он жалобно застонал. Мальчишка отполз по крыше на несколько шагов, затем поднялся на ноги и робко приблизился. Такое поведение было за пределами понимания Ночного Призрака. Бандит должен был убежать. Два события сменяли друг друга с болезненной настойчивостью. Он попытается помочь или нападет? Результат мог быть только один, и Ночной Призрак не относился к тем, кто предпочитает довериться случаю.
Судьбе не разрешено допускать ошибки.
Рука примарха метнулась вперед одним быстрым и плавным, как змеиный бросок, движением и схватила юного бандита за горло. Тот выпучил глаза от страха, но буквально в следующее мгновение успокоился, принимая приговор, который вынес ему Ночной Призрак — и судья, и присяжный, и палач.
Примарх сжал пальцы и казнил несчастного. Его рука была намного эффективнее любой петли. Позвонки нострамца обратились в пыль с тихим влажным хрустом. Свет в глазах парня погас, и Ночной Призрак с кошмарной нежностью опустил обмякшее тело на крышу.
Только сейчас он окинул свою новую жертву взглядом, замечая метки банды, нанесенные на кожу. Хронологически этот парень был всего на несколько лет старше Ночного Призрака. Совсем молодой.
Но возраст не имел значения. Только вина.
— Правосудие, — прошептал примарх.
Ему еще многое нужно было сделать. Подготовить сообщение, написанное изуродованной плотью. Тонкие губы нависли над лицом, которое теперь уже никогда не состарится, и вытянулись, словно для поцелуя. Ночной Призрак высосал глаза — чтобы увидеть то, что видел парень, а вовсе не из-за вкуса теплой желеобразной массы, заключенной внутри. По крайней мере, он убедил себя в этом.
Он жадно всосал воспоминания. Образы и сцены из жизни мертвого бандита пролетали перед мысленным взором Ночного Призрака, вырванные из молекулярной структуры остывающего тела загадочными биомеханизмами в организме примарха. Теперь он знал, где Карцен прятался по ночам, с кем жил и где найти его банду. Ночной Призрак многое узнавал именно таким образом. Сегодня правосудие придет и к ним. Он вынес смертный приговор грешникам, пока еще не знавшим об этом. Шли последние часы их жизни без страха. Керз говорил себе, что эти смерти достойны сожаления, но в то же время жаждал отнять жизни виновных. Это неизбежные жертвы, они необходимы, чтобы человечество могло избавиться от своих животных инстинктов.
Керз не верил в человечество. Он видел, что нож юного бандита выпал из ножен и лежит слишком далеко, чтобы парень мог им воспользоваться, но не обратил на это внимания. Он уже забыл, что будущее могло оказаться иным.
Только один вариант. Только одна дорога к цивилизации, вымощенная костями, омытая кровью. Ведущая к миру.
Правосудие не ошибается.
— Видишь? Видишь?! — Конрад Керз тыкал окровавленным пальцем в жуткую статую отца. — Я знаю, что видишь. Только великие
Тишина. Холод. Темнота.
Убедившись, что наказания не будет, Керз хитро улыбнулся:
— Я убивал, мучил и пытал. Все так. Но жертвы всегда составляли лишь малую долю тех, кого я встречал на пути. Ровно столько, сколько нужно, чтобы тупое стадо остановилось, подумало и спрятало ножи. Я говорил правду. Я говорил: «Удержите свою руку, и я удержу свою». Я советовал им прислушаться к страху в сердце, и тех, кто повиновался, ожидала пощады. А ты, хитрый, злобный, коварный отец, ты заталкивал им в глотку ложь о светлом будущем до тех пор, пока зеркало не треснуло и вся тьма, ждавшая по ту сторону, не вылилась наружу. Мне кажется, ложь — это небольшое прегрешение, пока она сама небольшая. Но твоя ложь — она не такая! Самая большая ложь из всех! — Примарх воздел влажные и красные от крови руки. — Какая невероятная! Какая дерзкая! Ни одно преступление, которое я совершил, не может сравниться с ней по масштабам. Каждый мертвый ребенок, разрушенное общество, каждая цивилизация, которую я загнал на закоулки истории, чтобы порадовать тебя… Что они все по сравнению с правдой, которую ты от нас скрыл?
Он поежился и завернулся в плащ из перьев, словно холод наконец-то пробрался достаточно глубоко под кожу, чтобы обратить на себя его внимание.
— Я был тем правосудием, каким ты меня создал. Я покупал миллиарды жизней ценой боли нескольких миллионов, пока мои братья убивали, жгли и бомбили. Но чудовищем стал именно я. Я был порождением ночи, которого одинаково боялись и презирали, а они — твоими сияющими рыцарями. Великий Хорус! Славный Фулгрим! — Примарх усмехнулся. — Ты либо не видел их предательства, либо не потрудился нам о нем рассказать. И мне ведомо, что было на самом деле. — не мигая уставился в пустые глазницы своего создания. — Ты знал. Всегда знал.
Керз отвернулся и закашлялся, затем поковырялся ногтем в зубах, вытащил застрявший между ними кусок сердца и принялся задумчиво жевать. Внезапно он резко втянул воздух носом и поднял брови — как человек, только что осознавший что-то важное.
— Я забыл! Совсем забыл! — радостно воскликнул примарх. От презрения не осталось и следа. — Я же рассказывал, как оказался здесь, на Тсагуальсе, но поменял тему. Как невежливо с моей стороны! Давай продолжим.
5. ПЯТЫЙ ПАССАЖИР
У Элвера не бывало приятных снов. Чаще всего он видел в них кости, кровь и огненные дожди. Еще один навязчиво повторяющийся образ — тлеющие города, пепел, падающий с небес. Почти каждая его ночь превращалась в долгий конец света. Иногда вместо огня ему снился разъяренный Овертон, врывающийся в каюту и избивающий его за дерзость, молодость или что-либо еще, что казалось капитану оскорбительным. Это было почти так же плохо, как и наяву, когда Элвер, совсем еще юный, не мог дать сдачи.
Самые редкие сны — о доме и родном корабле — по мнению подмастерья, были и самыми страшными из всех. Ведь после пробуждения приходило сокрушительное разочарование.